Добрые соседи - Екатерина Лесина Страница 10

Пускай…

…он еще жив. Эвелина знает. Не то, чтобы хочет знать, но просто… так получается. Доходят слухи… и раньше доходили.

Он жив и пьет.

Много.

А выпивши, становится буен. Он и раньше-то никогда не отличался сдержанностью, но со временем и вовсе утратил всякое подобие человечности.

Пускай.

Эвелина потрогала влажные кружочки огурца, убеждаясь, что никуда-то они не делись. Осталось досчитать до ста и можно будет снимать. А там протереть кожу кусочками ромашкового льда – отвар Эвелина еще вчера самолично в холодильный шкаф упрятала. И нанести целебный крем.

Или сперва лучше крем, тот самый, что ей вчера присоветовали, восстанавливающий и против морщин? Морщин у нее, конечно, нет, но ведь когда-нибудь да появятся, а зелье продляет молодость.

…тогда они три дня жили у старой бабушкиной приятельницы, а после переехали в эту вот комнатушку. И видят Старые Боги, Эвелина была счастлива.

Глупая.

Но много ли ребенку надо? Не бояться взгляда, окрика или затрещины, которая не за дело, но просто так, потому как под руку подвернулась. Шипения раздраженного. И уверений, что от нее, Эвелины, одни проблемы… и всем-то она нехороша.

Хороша.

Она сняла огурец с глаз и сунула в рот: чего добру пропадать-то? В животе заурчало, намекая, что одной красотой при всем желании сыт не будешь. И второй ломтик огурца, отправившийся следом за первым, нисколько ситуацию не исправил.

Остатки огурца Эвелина отправила в стат-короб, благо, тот, пусть и созданный во времена Драконов, все еще исправно держал заклятье, разве что камень силы приходилось подпитывать чаще обычного. Но сила у нее имелась.

И еще красота.

Урчание сделалось слишком уж громким. А ведь ей за фигурою следить надо, это в бабушкины времена в женщинах ценились стать и формы, на прошлом же просмотре этот невежда из культпросвета заявил, что Эвелина не вписывается в современные каноны красоты.

Идиот.

Эта злость была вялой, и Эвелина подвинула к себе баночку с кремом. Вид он имел… специфический. Впрочем, чего еще от ведьминых снадобий ждать? Она ткнула в крем палочкой, но та в плотную зеленоватого оттенка субстанцию вошла с трудом, а вышла с еще большим.

И как прикажете вот это ковырять?

Эвелина подняла палочку, наблюдая, как медленно сползает с нее зеленая сопля. А может, ну его, бессмертную красоту? С нее и смертной хватит…

…в следующем месяце в Москве прослушивание будет, в Ленком, ей по секрету сообщили, и, конечно, шансы невелики, но попробовать стоит.

Мысль о грядущем прослушивании придала сил. И Эвелина подхватила соплю, решительно ткнув измазанным зеленью пальцем в лицо. Палец прилип.

Ненадолго.

Но появились нехорошие подозрения. В театре, надобно сказать, Эвелину недолюбливали. Завидовали. Что красоте, что таланту, а что просто так, порядку ради. Главное не в этом, а в том, что из зависти этой пакостничали, каждый по своему разумению. И не могли бы…

Нет, крем Эвелина брала у проверенной ведьмы, а та за репутацию держится. И предупреждала ведь, что средство новое, действенное, хотя и требует особого обращения.

Будет ей особое.

Второй раз вытянуть соплю удалось почти сразу, да и по коже она размазалась куда легче, к этой самой коже прилипая. И на щеки. И под глазами. И носогубный треугольник нельзя забывать.

Когда все лицо покрылось толстым слоем жижи, от которой отчего-то пахло знакомо, ромашкою и еще шалфеем, и самую малость – старым застоявшимся болотом, Эвелина закрыла банку. Крема в ней оставалось еще прилично, раз на пять хватит.

Щеки холодило.

Слегка пощипывало.

И стягивало. Нельзя сказать, чтобы ощущения были приятными, но терпимо. Да… зато желудок вновь сжался, напоминая, что он к диетам непривычный, что они вовсе Эвелине вредны.

Но… если и в Москве сочтут, что дело в статях? Или в этой самой, новой концепции красоты? Или… Эвелина вздохнула, зная наперед, что причина для отказа всегда найдется, и вовсе не та, которую озвучат, что дело не в статях.

И не в цвете волос.

И не в тембре голоса, ибо голос аккурат у нее гибкий.

Дело в анкете и происхождении, которое в недостаточной мере пролетарское и человеческое, чтобы позволить Эвелине петь где-то, помимо местечкового театра. Да и в нем того и гляди попросят с первых ролей. На них, небось, хватает желающих с чистыми анкетами.

Желудок жалобно скрутился в комок, и Эвелина решилась.

Конечно, будь она и вправду девицей хорошего рода, о чем не уставала повторять бабушка, она бы не осмелилась выйти с неприбранным лицом и в одежде домашней. И в другом настроении Эвелина согласилась бы, что нынешний вид ее не позволяет покинуть пределы комнаты. Но сейчас… мысли мешались, злость вновь проснулась, а с нею – и отвратительное желание сделать все наперекор.

Пролетарки им нужны?

Будет пролетарка.

Накинув на плечи китайский шелковый халат, еще из бабушкиного наследства, уцелевшего, как и фарфоровый гарнитур, не иначе чудом, она решительно открыла дверь.

В коридоре было на удивление тихо.

Даже Вика с Владкой не ругались, что удивляло. Сквозь узкое окошко проникал свет, и в лучах его знакомо кружились пылинки. Хлопнула дверь, громко, раздраженно, и, стало быть, у Ниночки с очередным кавалером не сладилось. Этак дверью лишь она хлопает, гнев выражая. Калерия Ивановна уж не раз и не два замечание ей делала, и Ниночка даже винилась, хотя и вправду виноватой себя не чувствовала…

Пускай.

Эвелина потрогала щеки. И сколько держать? Сказано было, что до полного высыхания, но пока слизь оставалась еще влажноватой и пальцы пачкала.

И все-таки…

…распахнулась дверь, пропуская Ингвара. И огромный двуипостасный, заметив Эвелину, шарахнулся в сторону, пригнулся, выпуская когти, и тут же узнал, смутился.

– Извините, – низким рычащим басом произнес он.

И к стеночке попятился, прижался, пропуская. А Эвелина кивнула и, сделав вид, что нисколько не задела ее эта вот реакция – не зря в прежнем, прошлом мире двуипостасных считали существами скорее животной, нежели человеческой природы – проплыла мимо. Она подняла подбородок выше – кожу тотчас потянуло, напоминая, что в порыве любви к себе она намазала не только лицо, но и шею, – и шагнула на кухню.

Тихо охнул Толичка.

Слаженно – сестры Красновские. Впрочем, что с них взять, вот уж кто истинно пролетарского воспитания. Одна вечно в черные одежды кутается, пытаясь выглядеть загадочнее, чем она есть. Другая рядится в какие-то оборочки с кружавчиками, в которых само по себе ничего плохого нет, но не в таких же количествах, право слово.