Пора предательства - Дэвид Кек

Дьюранд Коль вглядывался в небосвод. Погода наконец переменилась — вот она, долгожданная возможность сбежать.

Сердце в груди радостно подпрыгивало. Дьюранд нырнул во тьму конюшни, где стоял его мерин: по брюхо в грязи, но все же вполне готовый к странствиям. Дьюранд решил — он поговорит с Конзаром. Простится со всеми. А потом уедет. Дороги за узким двором Баррстон-Уоллс уже начинали подсыхать. Немного везения — и Дорвен, Ламорик и вся эта чертова путаница останутся далеко за спиной.

Он зашагал со двора. В ту же минуту небеса разверзлись, и дождь зарядил с новой силой.

— Прах побери!

Везенье и погода не на его стороне, а значит, предстояло еще один день всячески избегать Дорвен и держаться подальше от чертога лорда Ламорика. За зиму Дьюранд неплохо натренировался и в том, и в другом.

Молодой рыцарь уныло глядел в истекающие влагой небеса, как вдруг сзади, заставив его вздрогнуть, раздался скрипучий голос:

— Дьюранд Коль, настал день и час Учета…

Конечно, это вполне мог быть и глас небес, но оказался всего-навсего отец Одви, местный священник. Угрюмый старик хмуро взирал на Дьюранда, по его бороде — такой длинной, что хоть за пояс затыкай — стекали струи дождя. Не успел Дьюранд придумать отговорку, чтобы никуда не ходить, как отец Одви уже отвернулся. Любил же старый черт свои ритуалы!

— Отец, я уверен, рыцарем больше, рыцарем меньше, разницы ни…

Из носа старика вырвался свист, похожий скорее на трубный глас. Священник внушительно уперся здоровенными кулаками в бока.

— Это тебя кличут Дьюрандом, верно? Ты состоишь в свите его светлости. Рыцарь, как мне говорили. И начать мы сможем только тогда, когда сойдутся все до единого члены свиты его светлости. Такова традиция. Все до единого — хотя бы пришлось привозить их на телеге или тащить на руках. Ты должен присутствовать за ужином. Мы уже прочли молитву Заката.

Грозный священник развернулся на пятках, а Дьюранд бросил тоскливый взгляд на ворота замка. Он успел разглядеть за стенами краешек света и свободы — а заодно и стражника, что мерял шагами ворота, отделявшие молодого рыцаря от этого прекрасного видения.

В Баррстон-Уоллсе даже самый рослый рыцарь смотрелся ничтожным карликом. Местные жители поговаривали, будто бы в основании древнего кургана покоятся великаны: ледяные короли, ускользнувшие из Чертогов Молчания перед тем, как Верховные короли явились на восток. И правда, курган был похож на исполинскую гробницу. Древние строители замка буквально выпотрошили каменный холм у реки. Теперь в самом сердце его находился длинный двор — не двор, а сущий рудник. Стоя на его дне, Дьюранд сам себе казался ничтожным червем, скорчившимся в дальнем углу гроба.

Все зимние месяцы молодой рыцарь ночевал на сырой соломе в одной из лачуг, жавшихся друг к другу на дне этой каменной гробницы, — владения сэра Ламорика, погрязшего в долгах властителя Баррстон-Уоллса.

Встряхнув головой, Дьюранд зашагал за священником.

Пиршественный зал Баррстон-Уоллса являл собой не более чем темную пещеру. Когда Дьюранд вошел туда, собравшиеся дружно повернули головы в его сторону. Вот и все, что осталось от некогда славного отряда, собранного к осеннему турниру Красного Рыцаря. Рослый сэр Оуэн, сложением — сущий битюг, с золотящейся ухмылкой и лохматой соломенной бородой. Дюжий Гутред-оруженосец, насупленно озирающий собрание поверх здоровенного горбатого носа. Одноглазый сэр Берхард, лысый и бородатый, как трактирщик, способный рассказать о сотне битв, в которых ему довелось поучаствовать. И Конзар, капитан Дьюранда, — с тех пор как молодой рыцарь покинул дом, Конзар заменил ему отца. Все те, кто спас королевство и загнал мятежника в его же собственную ловушку. Все они сидели угрюмо, как сычи, в этом сыром зале, более похожем на старый хлев, и ждали, пока отец Одви начнет свой Учет.

В дальнем конце зала нервничал лорд Ламорик. При виде Дьюранда Конзар насмешливо приподнял бровь.

По крайней мере, подумал Дьюранд, хотя бы леди Дорвен тут нет.

Одви стащил столы подковой, загородив Ламорика на господском месте во главе, а сам встал посередке. Дьюранд присел на краешек скамьи рядом с одноглазым Берхардом.

— Ты еще здесь? — удивился седой ветеран. — Не видел тебя за ужином уж недели две. Ты…

Отец Одви обернулся к ним и метнул в их сторону суровый взгляд, заставивший старого рыцаря замолчать, точно от доброй пощечины. Священник снова издал носом трубный звук.

— Пора, — объявил он, широкими пальцами стирая дождевые капли с лица. — Все домочадцы собрались. Бейлиф и управляющие уже вкусили мяса и вина. — Он повернулся к трем приземистым мужчинам на другом конце стола. Все трое кивнули в ответ.

На несколько мгновений настала тишина, перемежаемая лишь дробным перестуком капель. Пауза затянулась, священник все скреб кудлатую светлую бороду и наконец, вскинув бровь, выразительно посмотрел на Америка.

— Не надо на меня так таращиться, святой отец. Я меряю шагами этот старый амбар аж с Бледной Луны, с самого первого момента…

Ламорик вдруг осекся и шумно перевел дух.

— Моя очередь, что ли? — спросил он.

— Ваша светлость, — проскрипел священник.

Ламорик закрыл лицо руками.

— И как там? Что мне говорить?

— Безмолвным Королем дальних Небес… — начал священник.

Ламорик поднял руку и повернулся к троим селянам.

— Безмолвным Королем дальних Небес, и Королевой его, хранителями Ярких Врат, Поборником и его копьем, цепями разбивателя цепей, Девой Весны нынешней Луны Объягнившейся Овцы, вы, старосты и бейлиф, должны поклясться, что не произнесете ложного слова в день Учета.

Священник кивнул и повернулся к первому из гостей.

— Одред-мельник, бейлиф манора его светлости, Баррстона?

— Да, — буркнул тот. — Клянусь.

— Одрик, начальник верфи, управляющий гавани Баррстона?

— Да, святой отец, да, ваша светлость, — сказал второй. — Клянусь.

— Одмунд, бывший рудокоп, а ныне управляющий копями Баррстона?

— Как скажете, — пожал плечами третий. — Клянусь.

— Одред, Одрик и Одмунд, отец? — спросил Ламорик.

Священник оставил его вопрос без внимания и зачастил дальше. Они, мол, должны поцеловать «Книгу Лун», дабы скрепить клятвы. Тот кусочек переплета, куда надлежало приложиться губами, за тысячи и тысячи Учетных клятв был отполирован до блеска.

Снова присвистнув носом, священник зашаркал к столу. Подняв тяжеленную книжищу, он выжидательно застыл перед бейлифом и управляющими.