Полуночная ведьма - Марго Арнелл

Запах полыни бил в ноздри – стойкий, навязчивый и при этом не ощутимый никем, кроме нее. Настороженная, Морриган сжала в руках плеть-молнию – хлыст, по воле владельца мгновенно превращающийся в сокрушительный искровой разряд.

Как рассветным колдунам удалось не просто подчинить себе стихию, но и заключить ее силу в плеть, одной только Дану известно. Богиня-мать явно не желала, чтобы рассветную стихийную магию использовали в качестве оружия: призванный огонь гас, едва коснувшись человеческой кожи, осколок льда не мог вонзиться в сердце подобно кинжалу. Молнией никто из ныне живущих и вовсе не умел управлять. Кроме таинственных колдунов, создавших главный атрибут охотников и охотниц.

Несмотря на особые таланты в своем арсенале, Морриган с хлыстом не расставалась. Ей нравилось, как это выглядит со стороны. Девушка, которая держит в руках прирученную молнию… разве не зрелищно?

Взгляды ранних пташек скользили по плеть-молнии и белой коже ее костюма. Зачарованный, а потому вполне практичный, он эффектно контрастировал с черным цветом глаз и волос. Появление Морриган здесь, в захудалом городишке на севере Ирландии, означало лишь одно: у кого-то из местных жителей серьезные неприятности.

Забавно, как, едва завидев ее, вздрагивали редкие прохожие. Как торопливо сворачивали в ближайший проулок, на ходу перестраивая привычный маршрут. След из тэны вел не к ним, тогда почему люди спешили скрыться, будто приписывая себе чужие грехи? Даже если за закрытыми дверьми они позволяли себе баловаться полуночным колдовством низшего порядка, Морриган явилась не по их душу. А значит, эти забавы слишком невинны, чтобы привести к их порогу Трибунал. Или его охотницу.

Многие наемники (особенно те из них, что отличались силой мускулов, но не ума) отчаянно пытались понять, отчего Трибунал раз за разом предпочитал обращаться именно к ней, девятнадцатилетней охотнице. А ведь одно это словосочетание для большинства ее прожженных, повидавших жизнь собратьев звучало как оскорбление. Обладая узким мышлением, туза в рукаве Морриган они не замечали. Или предпочитали не замечать. Что ж, это исключительно их проблемы. Пока они упражнялись в остроумии, избрав Морриган мишенью, она упорно шла к своей цели – однажды (желательно задолго до того, как ее призовет мир теней) стать лучшей охотницей Ирландии.

Морриган остановилась напротив ряда жмущихся друг к другу невысоких домиков, выкрашенных в белый и серо-зеленый цвет и увенчанных двускатными черепичными крышами. Шумно втянула носом воздух: запах полыни стал сильней. Чуть запрокинув голову, взглянула на светлеющее небо. Занимался рассвет – время Дану. Морриган мысленно произнесла короткое воззвание к ней и почувствовала приток живительной силы, блаженным теплом пронесшийся по венам.

Совсем некстати в памяти всплыло красивое, вечно молодое лицо матери. Что сказала бы Бадб, узнав, что с недавних пор ее дочь по утрам исправно взывает к Дану, богине рассветных ведьм? Обвинила бы в лицемерии? Или в предательстве? И так ли уж она оказалась бы неправа?

Морриган с досадой поморщилась. Даже в ее мысленном споре Бадб умудрялась одерживать верх.

Напомнив себе, что матери (к счастью) нет рядом, а дело не ждет, она вынула из сумки осколок истины – заговоренный кусок разбитого зеркала. Вместилище рассветной силы. Для любого, кроме привязанной к нему ведьмы, он был бесполезен. Если не сказать хуже. Заглянувший в чужой осколок обрекал себя на жестокое проклятие – семь лет напастей, горестей и бед.

Ни Трибунал, ни собратья-наемники (и снова, к счастью) не подозревали, что осколка у Морриган два. Она и сама не знала, зачем по-прежнему хранит полуночный осколок, через который когда-то заглядывала в мир теней. Отныне она выведывала тайны исключительно через мир живых. И все же что-то останавливало Морриган от уничтожения полуночного осколка, который был важной частью ее прошлого. Она усмехнулась иронии, проскользнувшей в собственных мыслях: темное прошлое – темный осколок.

Разум сделал странный кульбит, и в памяти всплыл их старый дом в Кенгьюбери. Рука невольно потянулась к амулету зова. «Не сейчас», – одернула себя Морриган. Потерять концентрацию для ведьмы – приговор, а такой оплошности она никогда себе не позволяла.

В отражении осколка на уровне глаз Морриган видела всю ту же стену домов, омытых бледными лучами солнца. Однако магия истины проявила и нечто иное, чужеродное: рассеянную пыльцу темной энергии, складывающейся в нечеткий шлейф. Тэну.

Существовало немало гипотез о том, что вызывало появление тэны – остаточного следа полуночных чар. Одни считали, что тэна – это вытянутая из мира теней мертвая энергия, которая не приживалась в мире живом, а значит, прямое свидетельство использования полуночных чар. Другие объясняли умение видеть тэну изменением человеческой генетики, хотя до сих пор большинство людей не обладали подобными способностями и «цвета» магии не различали. Существовало и еще более дерзкое объяснение, будто каждого человека при рождении повитухи-целительницы помечали невидимыми метками, чтобы в будущем Трибунал мог отслеживать применение им полуночных чар.

Как бы то ни было, и наемникам, и блюстителям порядка тэна служила серьезным подспорьем в охоте на колдунов-отступников. Однако нужны были годы, чтобы научиться распознавать ее, а с ними – и умение расфокусировать зрение, рассеять и перестроить его. В их лагере были хорошие следопыты, за долгие годы развившие в себе способность идти по следу тэны. Морриган не из их числа. Ведьминская сущность позволяла ей не столько видеть тэну, сколько улавливать ее запах. Горький и тревожный аромат полыни.

И все же перед теми, кому не давалось чтение следов, у нее было очевидное преимущество: осколок, собственноручно зачарованный рассветной магией истины. Очередной туз в рукаве. Однако сейчас Морриган чувствовала себя гончей, полагаясь не на видимый шлейф тэны, а на ее запах.

Охота привела ее к дому, на первый взгляд неотличимому от остальных. Но только на первый взгляд. Вместо обычной печати, украшающей двери доброй половины Ирландии, осколок показал ей легкую примесь крови. Полуночная печать.

Кто-то очень хотел оставить свои тайны при себе.

Морриган знала быстрый способ сломать печать, и что-то внутри, всего на мгновение, едва не одержало над ней вверх. С этим соблазном – призвать магию, что была яростнее, разрушительнее… сильнее, в конце концов, – ей приходилось иметь дело каждый день.

«Нет, – сказала она себе, проклятой двери, печати, миру. – Нет».

Она дала слово и не собиралась его нарушать.

На рассветную магию кровавая печать реагировала медленно, неохотно. Не в силах разорвать звенья, Морриган была вынуждена изменять их. Изгоняла кровь колдуна, выжигая ее светом и создавая рисунок, который легко могла взломать слепленным из энергетического импульса ключом. Не прошло и нескольких минут, как печать была сорвана.