Лебединая дорога - Мария Семенова

В море властвует морской Бог Ньёрд. Когда этот Боггневается, случается шторм.

Далеко-далеко, над самым сердцем океана, в ночной тьме закручивалсяоблачный водоворот. Половину населенного мира покрывала его непогожая сень. Покраям ласкал землю тихий весенний дождь, дарующий плодородие полям. Ближе ксередине гремели грозы, проносился порывистый ветер. А над Западным моремклубилась косматая тьма.

От горизонта и до горизонта пировал бешеный вихрь, иоскаленное море сотрясало береговые кручи. Ветер гнул сосны и ворошил земляныекрыши домов.

Вдали от берега под летящими тучами одна за другой катилисьчёрные горы. Ветер срывал тяжёлые гребни и нёс их прочь, и трудно было понять,где кончалась вода и начиналось небо.

Вдали от берега погибал корабль.

Буря разорвала его парус, расшатала деревянные члены. Волныперебрасывали одна другой разваливавшийся, переставший сопротивляться остов.

Между палубными досками сочилась вода. Солёная сыростьпропитывала свёрнутые ткани, обволакивала бочки с зерном и мукой. Деревянныеборта скрипели и прогибались. За рёвом ветра не было слышно, как глубоко втёмном трюме корабля стучал о крепкую дверь тяжёлый висячий замок.

За дверью сидела молодая девчонка, купленная в городе Ладогена невольничьем торгу.

Уже целую вечность ее мотало туда-сюда по зыбкому осклизломуполу. Очередная волна цепко хватала корабль – конец! Тёмное дно и бородатыйморской дед – отпустит ли русалкой по озёрам, по чистым речкам возвратитьсядомой? Было или не было – выплывало из-за лесов прохладное светлое утро, и онабосиком выбегала из родительского дома в родном Кременце… Были же у неёкогда-то и мать, и отец, и смешные младшие сестрёнки, и… прощай, родимый,вспоминай свою суженую, другая разует тебе резвые ноженьки в святую купальскуюночь, не поминай лихом – прощай!

Но корабль с предсмертными стонами карабкался на волну,сбрасывая с палубы потоки воды. Иногда до слуха невольницы долетали проклятия икоманды, обрывки молитв. Вот мимо закутка торопливо зашлёпали мокрые сапоги,послышался негромкий металлический звон.

Девчонка вскочила на ноги, что было мочи забарабанила втолстую дверь:

– Отворите!

Вещее чутьё подсказало ей – вот сейчас корабль будетпокинут. Быть может, это камни ощерили впереди вечно голодные зубы. Или пучинарасступилась перед носом корабля. Или просто не было больше надежды спастикупленное добро…

Новая волна повалила судно набок, отбрасывая её от двери.Она вскочила и кинулась обратно.

– Отворите!

Но корабельщикам было не до неё. Вскоре лодка отвалила отборта и тут же исчезла в кипевшей темноте. Судорога корабля снова швырнуладевчонку на пол, и она больше не пыталась подняться.

Теперь стеречь её было некому. А может быть, её намереннооставили здесь – умилостивить морского деда? Высоко наверху хрустнула мачта,словно кость, переломленная ударом. Море протянуло из-под двери холодныепальцы. Толстая коса сперва поплыла, но скоро отяжелела, набрякла…

Рассвет ненадолго разогнал тучи, и вздыбленные спины волнутратили жуткую черноту. Зелёно-розовые, размежёванные прозрачными тенями, онигряда за грядой надвигались на остров и бешено вскипали у подножия скал. Сверхубыло хорошо видно, как они налетали на камни, медленно рушились навзничь итотчас же с рёвом восставали для новой схватки…

Благосклонные Боги создали мир наподобие жилого двора. С тойтолько разницей, что вместо забора его ограждала беспредельная океанская ширь.Рано или поздно люди пересекут и её. Ибо нет такой ограды, за которую человекне попытался бы заглянуть.

Но тем мореходам ещё предстояло родиться.

Неистовый ветер рвал кожаный плащ, разглаживал жёсткуюбороду, нёс за плечи длинную гриву волос, не то седых, не то от рождениябелёсых. Голубые глаза, почти не щурясь, обшаривали утренний горизонт. Ветер ичеловек были давнишними друзьями. Олав кормщик, по прозвищу Можжевельник,родился на корабле. На том самом, что стоял на якоре в бухте, под защитой скал.

В давно минувшие времена волны выгрызли у острова середину и,словно удовлетворившись, навсегда утихли в отвоёванной бухте. Самому жестокомушторму не удавалось вкатить сюда тяжёлую зыбь. Корабль отдыхал.

Это была боевая лодья – длинный, хищно вытянутый чёрныйкорабль с высоко поднятыми носом и кормой. Такой корабль, стремительно бегущийпо морю, назывался «дрэки» – дракон. Жители южных земель, привыкшие боятьсяполосатого паруса, со страху переиначили: драккар. Во время походов форштевенькорабля украшали резной мордой чудовища – на страх недругам и всяким злым силам,таящимся в морской глубине. Но теперь дракон был снят и убран под палубу.Негоже пугать духов гостеприимного островка.

Олав кормщик сын Сигвата гордился своим кораблём и любилего. Корабль – это дом, это богатство, это преданный друг. Не всякий рождаетсяна палубе, но для многих боевой корабль становится ещё и могилой. И нет могилыпочётней.

Весь вчерашний день и половину ночи викинги боролись соштормом. Разъярённые волны врывались на палубу, окатывая гребцов и грозя унестиза борт. Люди сидели по двое на весло, привязавшись к скамьям, и работали нежалея сил. Впрочем, они знали свой драккар и не боялись, что море сумеет с нимсправиться. Так и вышло: в конце концов Олав разыскал в море этот островок инаправил корабль в бухту, ориентируясь по гремевшему во мраке прибою. Он знал,что здесь всегда можно укрыться. Бросив якорь, мореходы спустили мачту, закрылизатычками гребные люки и натянули над палубой кожаный шатер. Большинство воиновспало ещё и сейчас.

Олав спустился вниз и пошел по прибрежным камням к кораблю.

Возле сходней стоял один из викингов и умывался, раздевшисьдо пояса.

– Ветер отходит, Халльгрим хёвдинг, – сказал емуОлав. – Буря начинает стихать.

Халльгрим хёвдинг, то есть вождь, был суровым великаном тридцатитрех зим от роду. Вершинная пора жизни, которую он не успел ещё миновать… Новыглядел он старше, как все, кто избрал своим домом палубу боевого корабля. Иуж если он повышал голос, отдавая команды, то этого голоса не мог заглушитьникакой ураган.

Он стряхнул воду с длинных усов и проворчал:

– Хорошо.

С подветренной стороны острова было почти так же тихо, как вбухте. Серые громады скал уходили высоко в небо, заслоняя от ветра, и даже напорядочном расстоянии от берега вода была гладкой. Ветер лишь изредка ерошил еёрябью, обваливаясь откуда-то сверху.