Подмена - Бренна Йованофф

Я не помню никаких особенных подробностей, но мне постоянно снится один сон. Очень холодно, ветки скребут по оконному стеклу. Огромные деревья, шелестящая, гремящая листва. Белый водосточный желоб, вздувающаяся от ветра занавеска. Анютины глазки, фиалки, подсолнухи. Этот узор я помню наизусть. Он отпечатался в моей памяти как стихотворение.

Мне снятся поля, темные туннели, но все очень смутно. Мне снится, как темная фигура кладет меня в колыбель, закрывает рот рукой и шепчет мне на ухо: «Ш-шшш». И еще: «Жди».

Никого нет, никто меня больше не трогает, а когда ветер задувает в оконные щели, мне становится холодно. Я просыпаюсь от чувства одиночества, мир кажется мне огромным, холодным и страшным. Как будто больше никто никогда до меня не дотронется.

В кафетерии, прямо за стендами со спортивными кубками, обосновались студенты-кровососы.

Стараясь скрыть станцию забора крови, они отгородили угол занавеской, доходящей почти до пола, но все всё равно знали, что там, за ней. Иглы входят, трубки выходят. Над западным входом в школу повесили объявление — на толстой упаковочной бумаге гигантскими буквами и цветными фломастерами возвещалось о Дне донора.

А мы как раз зашли пообедать. Я, близнецы Корбетт и Росуэлл Рид.

Дрю Корбетт рылся в карманах в поисках четвертака, собираясь продемонстрировать мне, как можно выкинуть монетку нужной стороной. Объяснения звучали ужасно сложно, а у Дрю был особый дар показывать трюки и фокусы так, что все выглядело легко и просто.

Он подбросил четвертак орлом вверх, на какую-то долю секунды монетка зависла в воздухе, и я готов был поклясться, что увидел, как она перевернулась, но, когда Дрю предъявил мне тыльную сторону ладони, четвертак по-прежнему лежал орлом вверх.

Дрю улыбнулся неторопливой широченной улыбкой, словно мы с ним только что обменялись отменной шуткой, не обменявшись при этом ни словом. За нашими спинами брат Дрю, Дэни-бой, вел бесконечный спор с Росуэллом о том, есть ли у единственной сносной местной рок-группы шанс когда-либо прозвучать в радиопостановке или хотя бы музыкальным фоном в ток-шоу для полуночников.

Издалека никто не отличит наших близнецов друг от друга. Абсолютно одинаковые длинные смуглые руки, узкие глаза и темные волосы. И способности у них тоже одинаковые: к рисованию, конструированию и починке разных агрегатов. Только Дрю чуть менее раскованный. Он внимательнее слушает и медленнее двигается. А говорит обычно Дэни.

— Ты лучше посмотри на рейтинг продаж, — заявил Росуэлл, ероша рукой волосы, отчего его косматые рыжие вихры встали дыбом. — С чего ты взял, что люди, впадающие в экстаз от пауэр-аккордов, способны оценить штучный талант, типа группы «Распутин поет блюз»?

Дэни вздохнул и схватил меня за руку, нетерпеливо поинтересовавшись:

— Мэки, ну неужели кто-то, может предпочесть нечто абсолютно отстойное чему-то по-настоящему клевому?

Он произнес это так, словно заранее знал, что выиграл по очкам, вне зависимости, поддержу я его или нет. А раз так — какой смысл попусту болтать?

Я не ответил. Я смотрел на Элис Хармс, что с некоторых пор сделалось моим обычным времяпрепровождением, чем-то вроде хобби.

Дэни дернул сильнее.

— Мэки! Кончай вести себя, как укурок, и послушай! Ты веришь, что кто-то может выбрать дрянь?

— Люди не всегда знают, чего хотят, — ответил я, не сводя глаз с Элис.

Она была в зеленой блузке с таким низким вырезом, что из него выступали полушария ее грудей. А чуть ниже был приклеен желтый стикер Дня донора. Волосы Элис заправила за ухо — короче, все было прекрасно.

Если не считать запаха крови, сладкого и металлического.

Я чувствовал его привкус на нёбе, в желудке становилось паршиво. Честно говоря, я совершенно забыл об этом Дне донора и вспомнил только утром, когда в школе меня встретил фейерверк рукописных объявлений.

Дрю с силой хлопнул меня по плечу.

— К нам идет твоя подружка!

Элис шла через кафетерий в сопровождении Дженны Портер и Стефани Бичем, двух представительниц «высшего света» нашей школы. Я слышал, как скрипят их кроссовки по линолеуму. Звук был приятный, чем-то напоминавший шорох сухой листвы.

Я не сводил глаз с Элис, впрочем, без тени надежды, поскольку точно знал, что девчонки направляются не ко мне, а к Росуэллу. Он высокий, жилистый, с широким прямым ртом. Летом его всего осыпают веснушки, у него рыжие волосы на руках и всегда криво подстриженные виски, а еще он обаятельный. Или просто такой, как все.

А я странный — бледный и противный. Кого-то светлые волосы украшают, но в моем случае они лишь подчеркивали непроницаемую черноту моих глаз. Я не сыпал шутками, не балагурил и никогда не заговаривал первым. Порой людям становилось не по себе от одного взгляда на меня. Поэтому, такому, как я, лучше было оставаться незаметным.

Но в эту самую минуту я стоял посреди кафетерия, а Элис подходила ко мне все ближе. Губы у нее были розовые. А глаза голубые-голубые.

И вот она передо мной.

— Привет, Мэки!

Я улыбнулся, но вышло криво. Одно дело разглядывать ее с другого конца зала и воображать, что может быть, когда-нибудь, я ее как бы поцелую. И совсем другое — общаться один на один. Я сглотнул и попробовал выжать из себя хоть что-то из того, о чем обычно говорят нормальные люди. Но как назло в голове крутилось только воспоминание о том, как прошлой весной я увидел ее в теннисной форме, и ноги у нее были такие загорелые, что у меня чуть сердце не остановилось.

— Ну что, ты сдал кровь? — спросила Элис, дотрагиваясь до своего желтого стикера. — Лучше признайся, что сдал!

Когда она откинула назад упавшие на лицо волосы, я увидел, как во рту у нее что-то блеснуло. Пирсинг. Она проколола язык!

Я затряс головой.

— Терпеть не могу иголки!

Она рассмеялась. Неожиданно ее ладонь без всякой причины легла на мою руку.

— Ах, это так мило! Ладно, считай, что прощен, раз ты у нас такой ужасный трусишка. Слушайте, ваши родители тоже стоят на ушах? Вы уже слышали про сестру Тэйт Стюарт?

Росуэлл, стоявший за моей спиной, с шумом втянул в себя воздух и выдохнул. Близнецы перестали улыбаться. Я лихорадочно соображал, как сменить тему, но ничего подходящего в голову не приходило.

Запах крови был сладким, вязким и слишком густым, чтобы не обращать на него внимания.