На поводу у сердца - Тори Майрон Страница 91

— Боже мой… — ошеломлённый вздох срывается с моих уст, когда я, словно кислородную маску себя снимая, отрываюсь от её губ, и тут же понимаю, что эмоциональный накал во мне пусть и не меняет настроения, но мгновенно понижает градус, значительно выбивая из гущи всех чувств мой собственный шок.

— Что такое? — едва слышно блеет подрагивающая малышка, продолжая крепко обхватывать мою шею. Даже сквозь обнимающую нас темноту вижу манящий блеск её полуоткрытых губ; светлое облако волос, обрамляющее красивые, озадаченные черты лица Ники; высоко вздымающуюся грудь, едва прикрытую тонкой красной материей; и её сверкающий взгляд, в котором ясно отражается та самая мощь, которая только что прибила меня сокрушительной лавиной.

Я ничего не отвечаю. Пока не могу. Я должен убедиться, что просто не брежу, и потому, желая вновь нырнуть в омут её чувств, проталкиваю язык в её горячий ротик. И чёрт возьми, всё тут же повторяется — сплетаясь с ней в диком поцелуе, я вновь ощущаю весь потусторонний мир, который она так долго от меня скрывала.

Он удивителен. Ярок. Уникален. Огромен. И полон любви. Той самой — всепоглощающей, чистой и искренней, что я испытывал совсем недавно. Буквально позавчера. В обрывистых моментах воспоминаний.

— Что это было? — свой вопрос мне едва удаётся расслышать, а горящий страстью взгляд Ники возле моего лица я вижу мутно и расплывчато, но вовсе не потому, что до беспамятства пьян, а потому, что неумолимо утопаю в её зрачках морских, бездонных, всё глубже уходя под воду, когда она томно произносит:

— Я захотела поцеловать тебя, Остин, и поцеловала.

А нет… Дно в её зрачках всё-таки имеется, и сейчас я будто ударяюсь об него со всей скоростью прямо головой, чётко осознавая, что это именно её сильные чувства сумели разбавить яркими красками всю мрачную скорбь, тоску и горечь утраты Мэгги, что снедали меня в ту ночь. Это были её чувства. Её любовь, её желание, её безграничное счастье. Её! А не простой глюк по пьяни, как я предполагал вначале. И все её сильные чувства принадлежали мне. Мне! Тогда. И сейчас тоже.

Но как такое возможно?! Почему она мне не рассказала обо этом? Почему промолчала о случившемся ночью?

Хочу отстранить её от себя, потребовать ответов, объяснений, но почему-то понимаю, что не могу. Наоборот, сжимаю её в своих руках ещё сильнее. Так, словно боюсь, что она может исчезнуть, и с отчаянным стоном углубляю поцелуй, как никогда прежде проникая в её ощущения, опутывая ими себя со всех сторон, что уже в следующий миг помогает мне самому найти ответ на один из вопросов.

— Скажи мне: чего ты на самом деле хочешь?

— Я много чего хочу, Остин, но ты очень пьян, а я устала после работы, поэтому нам лучше лечь спать, а завтра утром, если у тебя всё ещё будет желание, ты сможешь повторить свой вопрос снова.

Завтра утром…

Если будет желание…

Сможешь повторить свой вопрос снова…

— Бо-о-оже! — сокрушённо протягиваю я и щурюсь от бессильной злости на самого себя. — Какой же я идиот, — наконец отпуская её губы, надтреснутым голосом заключаю я неопровержимый факт, отчаянно сталкивая нас лбами.

Повторить свой вопрос снова.

Это всё, что требовалось от меня. Всё.

А что сделал я вместо этого? Самое дерьмовое, что только мог сделать, — я забыл обо всём и вёл себя с ней так, что она подумала, будто я обо всём жалею.

Теперь понятно, за что Ники так сильно злилась на меня с утра и почему ни о чём не рассказала. Она решила, что мне противно от одной только мысли о том, что я мог сотворить со своей «маленькой сестричкой». Сука… ненавижу это словосочетание. И себя ненавижу за то, что мог забыть о самом прекрасном моменте, что был между нами.

— Ты опять жалеешь, — она не спрашивает, а произносит вслух очередные сделанные ею неверные выводы, от чего её робкий шёпот, вырвавший меня из дымки воспоминаний, вмиг болезненно сжимает моё сердце в тугой ком.

Я ничего не понимаю. И нахожусь в глубоком смятении. В голове сумбурная каша из несостыковок и миллионов вопросов, требующих усердного разбора, но сейчас, глядя на её испуганно-грустный взгляд, для меня ничего не имеет значения, кроме моих истинных чувств к ней, чёткого знания, что они взаимны, и настойчивого желания стереть с её лица все до последнего полуоттенка печали.

— Жалею? — коротко усмехнувшись, обхватываю ладонями самое любимое лицо на свете, нежно скольжу большим пальцем по её нижней губе. — Да, Ники, я безумно жалею… но лишь о том, что не поцеловал тебя гораздо раньше и не сказал, насколько сильно я тебя люблю. Не как сестру, — наконец выдаю малышке всю правду, покрывая её подбородок, щёки, нос, глаза нежными поцелуями, такими же, какими она испивала мою скорбь позавчера ночью.

— Ч-что? — я не расслышал её сиплого голоса, лишь прочитал вопрос по губам.

— Да, моя маленькая, я люблю тебя, слышишь? — заглядываю ей точно в глаза. — И мне следовало сказать тебе об этом сразу, как понял… Прости меня. Я дурак. Я просто не знал… не думал, что ты чувствуешь то же, и не хотел всё портить.

— Ты ш-шутишь? — а теперь отчётливые, панические нотки разрывают её тихий шёпот.

— Нет.

Но она не верит.

— Если это какая-то шутка, то п-перестань сейчас же… Я не…

Договорить ей я не позволяю: запечатав её рот очередным поцелуем, отрываю малышку от земли, подхватив её за попку. Пара шагов — и умещаю её на капот, раздвигаю стройные ножки, удобно устраиваясь между ними.

— Разве так шутят? — прижимаюсь пахом к сердцевине её бёдер и чуть ли не забываю, как дышать, когда даже сквозь ткань джинсов чувствую, насколько она там горячая. Возбуждение оглушает настолько, что мне едва удаётся уловить её удивлённый стон. Только круглые, точно месяц, глаза, смотрящие на меня, как на привидение, удерживают от того, чтобы не наброситься на неё в эту же секунду.

Понимая, что она по-прежнему мне не верит, беру ладонь Николь в свою и, нежно поцеловав каждый пальчик, прикладываю её к своей груди, желая дать малышке ощутить, как быстро бьётся из-за неё моё сердце.

— А оно разве шутит? — шепчу я, чувствуя, как неудержимо нарастает сгусток напряжения, исходящий от её кисти, бьющий наотмашь по грудной клетке. — Потому-то я и вышел из себя сегодня, увидев тебя в этом сексуальном платье. Мне не на тебя было противно смотреть, как ты подумала. Я просто сошёл с ума от ревности, когда понял, сколько мужиков на тебя плотоядно пялятся. Я хотел тебя спрятать ото всех. Только для себя, понимаешь? — шумно выдыхаю собирающееся в горле отчаянье. — Я знаю, нам нужно будет ещё много чего обсудить, но я могу уже сейчас твёрдо заявить, что не хочу тебя ни с кем делить. Ни с кем и никогда. Я хочу, чтобы ты была только моей. И прости меня за мои слова о твоём внешнем виде, заставившие почувствовать тебя, будто ты мне не нравишься. Это не так. Совсем не так. Я тебя обожаю, в каком бы виде или настроении ты ни была. Злющую, как мегера, или сияющую и лёгкую, какой ты бываешь в хорошем расположении духа. В этом горячем платье или в сером мешке — не важно. Я люблю тебя любую, Николина, со всей твоей повёрнутой бошкой и постоянными закидонами. И мне стоило признаться тебя в этом гораздо раньше.