Молчание мужчин. Последнее танго в Париже четверть века спустя - Кристин Орбан Страница 9

Я избегала всего, что нарушало музыку молчания. Я любила это молчание и Жана, который существовал в нем в свое удовольствие. Я бы хотела, чтобы он полностью растворился в нем. Молчание — это был он.

Я скользила, я тонула, у меня слегка кружилась голова, как бывает, когда куришь рано утром. Молчание опьяняло меня, зачаровывало, преследовало, оплодотворяло, отделяло от всех, осеняло. Весь остальной мир, казалось, не существовал; и однако я знала, что в один прекрасный день неизбежно спрошу:

— Что творится у тебя в голове?

Ты слишком сильно увяз в трясине молчания, ты топишь в ней слова, уже готовые сорваться с губ, ты проглатываешь их, душишь — это так трудно; неужели для мужчины сложнее говорить?

Для того чтобы раскрыть женщине свою душу, нужна смелость, и у тебя нет этой смелости.

Я могла бы позвонить тебе по «твоей линии», раз уж, несмотря на все оговорки, ты меня к ней допустил; но ты меня заражаешь, смущаешь, подавляешь, зажимаешь мне рот, и теперь я боюсь слов, боюсь их неточности, боюсь оказаться смешной, если разоткровенничаюсь и не услышу ничего в ответ.

Твое молчание тоже иногда лжет, оно маскируется, играет и скрытничает, потому что ты хитришь сам с собой.

Надменность молчания, скупость молчания, трусость молчания...

Ты хранишь почти все в тайне, и из того, что ты мне открываешь, я должна, как на рынке, отбирать лучшее — крупицы правды, которые ты роняешь, сам не желая того.

Было бы заблуждением эти редкие откровения принять за искренние.

Твои слова порой устраивают тебе ловушку: они противоречат твоим жестам, не сочетаются с ними. Когда такое случается, именно в беспорядке твоих лихорадочных мыслей, затопляющих меня, я могу уловить то, что поддается расшифровке, зная, что, если слова будут для меня слишком ясными, ты обязательно скажешь нечто противоположное несколько мгновений или несколько дней спустя.

Ты возникаешь повсюду — между строк, между точек, в компьютере, под столом и в скуке, которая исходит от окружающих. Раньше я думала, что мы помним людей по их словам, письмам, песням; ты остаешься в запахах, ощущениях, чувствах, жестах, в воздухе и дуновении ветра. Порывы ветра разрывают тишину, пустота вращается, и я вместе с ней...

Я ничего не говорю — ты вынуждаешь меня молчать.

Ты ведешь в этой игре, а я следую за тобой.

Мое молчание — молчание испуганной, плачущей, заблудившейся, подчиненной, побежденной, второстепенной, сопровождающей; молчание-тюрьма, молчание-кляп, ненавистное и восхитительное; я не знаю, как от него освободиться. Я не знаю, к какой цели ведет это молчание, не имеющее ни начала ни конца, беспредельное, бесплотное. Я хочу протестовать — но против чего?

Однажды я заговорю и уже не смогу остановиться, однажды я скажу тебе все и брошу мои слова на волю случая, не заботясь о том, пробьют ли они стену твоего молчания. Когда я заговорю, партия будет закончена.

Напротив остановки 63-го автобуса — продуктовый магазин. В этот вечер я собиралась купить макарон, помидоров, свежей сметаны, пармезана, оливкового масла, бутылку итальянского красного вина и снова вернуться к доверительным беседам, шуткам, придиркам, поддразниваниям, легкости, реальности; я собиралась пригласить Лорана или Лионеля — кого-то из мужчин, с которыми можно просто поговорить.

На автоответчике было пять сообщений.

Первое — от Поля:

«У вас было время, чтобы начать читать мою диссертацию? Мне не терпится с вами поговорить».

Второе — из секретариата лицея:

«Здравствуйте, это мадам Шарра. Вы бы хотели прийти на вечеринку по случаю ухода директора на пенсию, в четверг тридцать первого, и сдать деньги на прощальный подарок?»

Третье — от соседки снизу:

«Дорогая Идиллия, моему сыну нужно написать комментарий к следующему изречению Гегеля: «Рок — это осознание самого себя как врага». Мы все в панике! Никто не в силах сказать ничего внятного, только вы одна можете нас спасти! Умоляю вас, приходите в пятницу, я купила на рынке свежую камбалу, пообедаем по-домашнему».

Четвертое — от Карла Ватто, галерейщика с улицы Сены:

«Идиллия, вы мне не перезвонили по поводу ужина завтра вечером. Молчание — знак согласия? Рассчитываю на вас — будет роскошное угощение и полно приглашенных».

И, наконец, самое важное сообщение.

Бип, бип... молчание. Разумеется, за этим молчанием стоял Жан, и оно длилось несколько секунд до того, как он повесил трубку. Я снова прослушала запись — ни единого вздоха, только слабое потрескивание. Я замерла, пытаясь уловить легчайшие звуки.

Словно собирала осколки тишины.