У нас есть мы - Ирина Горюнова Страница 9

Милый, имя тебе легион,

Ты одержим, поэтому я не беру телефон,

Соблюдаю постельный режим,

Но – в зеркале ты,

Из крана твой смех,

Ты не можешь меня отпустить,

А я не могу вас всех…

«Легион», группа «Флер»

После Ярика со мной случилось нечто странное, совершенно вылезающее и выбивающееся изо всех возможных рамок и стандартов. Я даже не знаю, как тебе об этом рассказать, потому что до сих пор воспоминания о нем раздирают мою полинялую в страстях душу на части, рвут по живому, словно пыточные инструменты в мрачных казематах Средневековья.

Однажды осенью я тупо сидел вечером в парке на лавочке, кормил суетливых и жадных вечно голодных голубей булкой и пил пиво. Погода была неровная: то солнце, то дождь, да и сейчас сквозь лилово-серые тучи, подсвеченные закатными лучами, проглядывало ослепительно-синее небо. Вдали раздавались голоса детей, играющих в свои простенькие игры, подростков, рассекающих на скейтах, и мамаш, выгуливающих в колясках драгоценных чад, но в выбранном мною закутке царило безлюдье. Над одним из последних в этом году вызывающе желтых цветков настойчиво вился непонятно откуда взявшийся крупный и красивый махаон.

Вдруг словно из ниоткуда появившийся перед моим лицом молодой человек показал жестом на скамейку и спросил:

– Я вам не помешаю?

– Садись.

– Вы что здесь делаете?

– Туплю.

– Оригинальный ответ.

Я посмотрел на него. Длинные льняные кудри до плеч, борода, скрывающая, скорее всего, безвольный подбородок и чувственные пухлые губы, белесовато-рыжие ресницы, кроткие и доброжелательные серые глаза. Весь его облик гармонировал со свободного покроя блузой песочного оттенка и вельветовыми брюками цвета палой листвы, подчеркнуто небрежно обтекающими его стройную, если не сказать худощавую фигуру (исключая современную одежду) – ну вылитый Андрей Болконский. Через плечо был перекинут фотоаппарат явно крутой марки, профессиональный, хотя я в них и не разбираюсь, но на глаз и так видно, что эта вещица стоила немало. Он перехватил мой взгляд и с готовностью пояснил:

– Снимаю тут. Природа, красота.

– Для души или работа?

– И то и другое. Я Саша.

– Андрей.

– Очень приятно.

– Хочешь выпить?

– Не откажусь.

Я протянул ему бутылку с «Paulaner».

– Ты похож на художника. Рисуешь?

– Иногда случается. Хочешь посмотреть? У меня тут неподалеку мастерская.

– Почему бы и нет. Давай. Никогда не бывал еще в мастерской художника. Прикольно.

– Тогда пошли. У меня сегодня какое-то меланхолическое настроение, наверное оттого, что осень. Давай по дороге возьмем еще пива, а потом я покажу тебе картины, и поболтаем.

* * *

Мы шли по парку, загребая и подбрасывая вверх мысками ботинок палые листья. Солнце садилось, освещая макушки деревьев и придавая им легкое нимбовое сияние, похожее на ауру. Интересно, есть ли аура у деревьев? Мне было хорошо и спокойно, присутствие Саши рядом ощущалось как нечто естественное и привычное, постоянное, как рука, или нога, или волосы на голове. Он меня не раздражал, скорее даже вызывал интерес.

* * *

В мастерской, состоящей из одной-единственной комнаты и кухни, все было заставлено картинами, повернутыми к стене лицевой стороной, за исключением тех, что висели на стенах. На скособоченном трехногом столике громоздились банки с кистями, отмокающими в скипидаре, рядом валялись мастихины, скребки, бутылочки с льняным маслом и куча всяких других художнических инструментов и скляночек разных цветов и размеров, а также тряпки, тряпочки, газеты, простыни, покрывала, в творческом беспорядке покрывающие практически все пространство квартиры за исключением кухни. У окна стоял старый мольберт, также закрытый некогда белой ситцевой тряпкой в трогательный красный горошек. В углу примостился раскладной диван и прильнувшая к нему сбоку сложенная раскладушка.

– Извини, тут всегда беспорядок, – улыбнулся Саша.

– Нормально. Ты хозяин.

– Хочешь чай, кофе – или еще пивка?

– Лучше пивка.

– Сейчас сооружу бутерброды. Можешь пока оглядеться. Располагайся.

* * *

И Саша ушел на кухню. Его работы – картины маслом и акварельные наброски – производили впечатление прозрачной и наивной доброты, некоей слиянности с природой, незамысловатой, без выкрутасов и стремления к подражательности, и именно этим привлекали внимание и располагали к себе. Виды Коломенского и Архангельского, Царицыно, улочки Китай-города, старые обшарпанные буро-красные стены домов и заводов на Курской, мосты Питера, плачущие под дождем… все было настолько безыскусным и естественным, что хотелось рассматривать эти картины снова и снова. Я повернулся. В проеме комнаты стоял Саша и смотрел на меня.

– Мне нравится. Я, конечно, не знаток, но это настоящее, близкое, такое, что хочешь видеть каждый день на своей стене, когда просыпаешься и засыпаешь. Это успокаивает. Мне бы никогда не надоело смотреть на такую картину.

– Ты можешь выбрать любую, какая понравится, Андрей. Дарю.

– Ты уверен?

– Мне будет приятно. Выбери.

– О’кей. Тогда попозже. Хочу еще посмотреть.

– Смотри. Кстати, для друзей я Шурочка.

– Тебе это подходит. Саша – не твое имя. Кто ты по гороскопу?

– Близнец.

– Я тоже.

– Ты увлекаешься астрологией?

– Не особо.

– Знаешь, кроме астрологического знака, есть еще созвездие Близнецов, главные звезды которого близнецы Кастор и Поллукс. По преданию, Поллукс, сын отца богов Зевса, был наделен вечной жизнью, отцом же Кастора считался человек, и поэтому его причислили к смертным. Братья прослыли великими героями и никогда не расставались. Когда Кастор погиб, его брат Поллукс был безутешен. Его печалило то, что Кастор должен отправиться в подземное царство мертвых. И Поллукс попросил своего отца сделать и его смертным, чтобы он мог последовать за своим братом. Зевс был так тронут любовью Поллукса к брату, что предложил ему вместе с Кастором проводить поочередно день в царстве мертвых, а день на Олимпе. Поллукс воспользовался этой возможностью никогда не расставаться с братом. Позже Зевс в награду за верность превратил братьев в звезды.