Порочные удовольствия - Меган Марч Страница 9

Крейтон открывает двери гостиничного номера и пропускает меня вперед. Я включаю свет и бреду в комнату. Мы не разговаривали с того самого момента, когда зашли в автобус для «открывашек», и Крейтон сказал, чтобы я упаковала свой чемодан. И когда я говорю «сказал», я имею в виду «приказал».

И в течение всего этого времени меня переполняют смешанные эмоции, пока я наконец не начинаю чувствовать, что готова взорваться. Шок борется со злостью, а злость с возбуждением.

Я не знаю, какие чувства я должна испытывать. Радость оттого, что он объявился? Или боль оттого, что он забыл про меня? Или негодование оттого, что он пришел и начал распоряжаться моей жизнью?

И я не могу остановиться на какой-то одной эмоции, чтобы прочувствовать ее, не говоря уже о том, чтобы облечь ее в слова. И как обычно, в моей голове начали зарождаться слова песни, но они, как и мои чувства, еще неопределенны.

Вот что делает со мной Крейтон, и я не уверена, нравится мне это или нет. Разве не работает известное выражение: жизнь начинается там, где заканчивается зона комфорта? Потому что знаете что? Я живу по-настоящему сейчас, потому что я так далека от зоны комфорта, что не уверена, смогу ли когда-нибудь вернуться в нее.

Все эти последние месяцы я пробовала что-то новое и пыталась обрести свое «я», так что, может быть, сейчас мне предстоит сделать еще один шаг в этом направлении. Одно я знаю точно: я не хочу потерять себя, сдавшись на милость такому властному и подавляющему мужчине, как Крейтон Карас. Что бы ни случилось в дальнейшем, я должна упорно держаться за свое «я», потому что я тоже что-то значу. В этих отношениях участвует не только он один. Если наше общение продлится после этой прошедшей в молчании поездки в отель, нам нужно внести в это полную ясность.

Что подумал Крейтон, когда вернулся в свой пентхаус и обнаружил, что меня там нет? Он осознал, что виноват? Поехал ли он сначала в Нэшвилл? Появился ли он здесь для того, чтобы отругать меня, как ребенка, и за волосы утащить обратно? Если так, его ждет горькое разочарование. Я не откажусь от этих гастролей.

Все возможные варианты поворота событий улетучиваются из моей головы, когда он закрывает за нами дверь, бросает на пол наши чемоданы и рычит:

– Раздевайся.

Я с удивлением смотрю на него. Я ожидала совсем другого.

– Прости?

– Я что, должен повторять?

– Я думала, что мы собираемся поговорить, – начинаю я, но Крейтон перебивает меня:

– Я закончил с разговорами. И собираюсь показать своей жене, что я чувствую по поводу того, что она ушла от меня, не отвечала на звонки и заставила меня летать по разным штатам, чтобы разыскать ее.

– Ты знал…

Он снова перебивает меня:

– Ты оставила записку из двух слов. Два. Чертовых. Слова. Ты могла бы с тем же успехом написать «катись на хрен».

– Возможно, так и следовало сделать, – говорю я, ошеломленная и задетая его реакцией.

– Раздевайся. Прямо сейчас. Или это сделаю я.

Его тон непререкаем, и в этот момент я понимаю, что не могу сдаться. Может быть, это очень уместно – то, что мы находимся в Сан-Антонио, потому что это может быть моей битвой при Аламо^[2].

Я качаю головой:

– Я больше не играю, Крейтон.

Выражение его лица становится зловещим.

– Что-то в этой ситуации позволяет тебе думать, что я играю? – Он приближается ко мне. – Ты согласилась. Я устанавливаю правила, а ты их соблюдаешь.

– Наше соглашение было похоронено, когда ты ясно дал понять, что не помнишь о моем существовании кроме тех случаев, когда тебе это удобно.

Он вздрагивает, словно я ударила его, и останавливается как вкопанный.

– Ты в самом деле так думаешь?

– После вчерашнего? Что еще я могу думать? Ты даже не удосужился ответить на телефонный звонок, а ты знал, что мне необходимо уехать!

– Я знал, что тебе нужно было попасть в Нэшвилл сегодня. Таков был план. Я обещал, что доставлю тебя туда ко вчерашнему дню, но кое-что произошло. Это случается, когда управляешь многомиллиардной компанией, Холли. И так будет всегда.

– Я поняла. В глубине души я всегда знала это, но я не могу понять, почему ты не мог взять трубку и сказать мне, что планы изменились? Когда дело касается студии, я на коротком поводке. У меня нет другого выбора, кроме как следовать их правилам. В противном случае я пропала. Я сказала тебе, что подчинюсь твоим правилам, но когда ты рискуешь моей карьерой, потому что даже не можешь запомнить, что я связана обязательствами, я перестаю беспокоиться о том, чего хочешь ты.

Я указываю на окно, откуда открывается вид на подсвеченный фонарями театр «Мажестик».

– Вот моя жизнь. Это мой единственный шанс доказать себе, что я могу больше, чем подавать фастфуд игрокам в боулинг, которые спорят о том, кто может больше выпить пива и у кого больше яйца. Ты имеешь представление о том, как быстро я могу лишиться всего? И я окажусь там, откуда начинала. Но я не позволю, чтобы это произошло только из-за того, что я не приложила к достижению цели абсолютно всех сил, которые у меня есть.

– А что заставляет тебя думать, что я позволю этому случиться? Тебе об этом больше нет нужды беспокоиться.

В голосе Крейтона явственно звучит досада, но он все еще не понял меня.

– Черта с два. Из твоего брачного контракта ясно, что я все еще не могу рассчитывать ни на кого, кроме себя самой. Кроме того, я не для того достигла своего теперешнего положения, чтобы начать полагаться на то, что какой-то мужчина позаботится обо мне.

Крейтон склоняет голову набок.

– Холли!

Я откидываю голову и смотрю ему прямо в глаза.

– Нет. Ты не понимаешь. Как только ты поставил под угрозу мое будущее, игра закончилась.

Он хмурит брови, и лицо его застывает.

– Я отлично понимаю, что это не игра. И я также осознаю, что это я неправ, потому что забыл о твоих гастролях. Но это не означает, что я не горю желанием все исправить единственным известным мне способом.

Я полагаю, что он говорит о сексе, потому что, похоже, это единственный аспект нашего брака, в котором мы совместимы. Но все равно, это не означает, что мне должны нравиться его методы.

Я направляюсь в спальню, сажусь на край кровати, расстегиваю молнию на правом сапоге и швыряю его через комнату. Крейтон переступает порог комнаты, и сапог проносится в опасной близости от его головы. Это не входило в мои намерения, по крайней мере сознательно. За первым сапогом следует второй. Он ничего не говорит, когда сапог со свистом пролетает мимо его левого бока. Я бросаю взгляд на его лицо и вижу кривую усмешку. Я стаскиваю с себя носки, а потом берусь за молнию на юбке.

На этот раз его голос звучит спокойнее: