Ещё раз про Красного Воробья - Дмитрий Волчек Страница 7

Просто зарплату не платили. Уже два месяца. Он так и сказал, а его звали Владимир Н. Сказал корреспонденту на камеру:

– Мне жена бывшая говорит: где деньги? Я плачу алименты, и что я должен сказать? Извини, сын, мне нечем тебя кормить?

Я там не был. Вижу его лицо, по видеосъёмке: простое русское лицо… немножко похож на «ботаника», в очках, в кепке с длинным козырьком… и в то же время видна внутренняя сила. Какое-то объемлющее тебя ненавязчивое доброжелательство.

Да, я участвовал потом в «забастовке». Написал, как и многие, заявление об отказе от работы вплоть до полной выплаты задолженности по заработной плате… Это по трудовому законодательству, это законно. Выплатили, кстати, на следующий же день, по-моему. Но стихийно-незаконный, может быть, жест Владимира и стал искрой, подпалившей уже широкое, массовое возмущение.

…Но по большому счёту, я жил тогда в другом мире. В этом мире был только рыжий вихрь волос, чудесный чуть надтреснутый голос… Сексуальное наваждение. Да и не только сексуальное: какая-то боль, надрыв, как в романах Достоевского… Она была тоже водитель трамвая из другого депо. И у неё, как выяснилось впоследствии, уже давно был там же работающий любовник, моложе её (я, наоборот, намного старше). Или как она выразилась однажды: любимый муж. Хотя через некоторое время сама себя и опровергла: некоторые люди, мол, просто как плохая привычка…

И это знакомство, этот немножко однобокий роман внёс в мои ежедневные трамвайные вояжи то в холодной, то в раскалённой солнцем кабине дополнительный смысл: я всегда ехал к ней. Приближался, не приближаясь ни на йоту…

Всё началось с переписки в интернете, потом по телефону; стало чем-то вроде традиции. Сочинял и отправлял ей красивые, ну как мне казалось, смс-ки (справедливости ради надо добавить, что со временем и ругаться здорово насобачились по смс!). Вот, например, уже на второй год связи с ней, из разряда не ругательных:

«Мне нужно научиться как-то проще к тебе относиться. Просто как к человеку, а не сошедшему с небес ангелу. Мне кажется, вокруг тебя какое-то сияние. Обычные слова, обычные жесты – но всё исполнено какого-то неуловимого обаяния, утончённой грации и тайны. Счастье дышать одним с тобой воздухом. Счастье смотреть на тебя, счастье тебя любить…»

Или:

«Сегодня аж пару раз с тобой повстречались на вокзале! Расписание трамвайное так совпало. Это чудесно конечно. И вот уже едем каждый в своей кабине в разные стороны: ты в Южный, я в Северный. Вокруг ночь и тишина… Жизнь как будто сквозь пальцы утекает… И всё-таки что-то всегда, всегда остаётся! Может быть то, что смотрит из наших глаз, когда мы любим…»

Слова словно таяли в воздухе. У времени был привкус женской губной помады, запах озона и цвет вспыхивающих вдоль контактного провода электрических дуг. Утра накатывались неизбежно и неумолимо – и приподнимали свою серую призрачную завесу, как невеста отбрасывает фату… Я встречал её на конечной остановке, брал за руку, заглядывал в мерцающие дымным янтарём глаза – в них была загадка и странная отчуждённость. Женщины, говорят, любят ушами. Но не она. Нет, не она.

Так же, как и постель не делала нас ближе. Это вообще бывало редко-редко. И промелькивало с быстротой сновидения. Вот вроде только вошёл… Она, открыв дверь, полусонная, падает обратно на диван.

«Привет!»

Наклонившись, чмокаю в щёчку. Лихорадочно раздеваюсь.

Сперва легонько, потом с усилием мну, раздвигаю половинки её роскошного зада, обтянутого короткими легкомысленными шортами. Задрав маечку, начинаю бережно массировать спину, усыпанную россыпью задорных веснушек, через какое-то время спускаюсь к ногам, к уже голенькой попе… И вот уже, выскользнув в последний момент из её влажной розовой раковинки, выплёскиваю всё ей на животик – чудесный, бархатный, гладкий, как согретый солнцем белый речной валун. Прямо на его нежную млечность, на его чуть подрумяненную лунную спелость! Он трогателен и беззащитен. Пирсинг в пупке. Который, как помнится, обошёлся мне в полторы тыщи. Нет-нет, я ничего не подсчитываю, боже упаси!

После секса она ещё несколько минут лежит как в прострации, с закрытыми глазами. Её здесь нет.

Холодные струи душа обдают, остужают моё тело. Струйки стекают по ногам, прилепляя волосы к коже, организуют небольшой водоворот над сливным отверстием. Я непослушными руками одеваюсь, наблюдая, как она ещё голая шныряет по квартире, быстро споласкивается, натягивает трусы, лифчик… чувствую себя как служитель какого-то древнего и в то же время юного культа после совершённого таинственного ритуала. И эта тайна переполняет меня. Красавица моя держится отстранённо.

– Ну что за спешка? Ты прям как солдат, за 45 секунд одеваешься… А может, ещё разочек??

Она улыбается, как милой шутке.

– Нет, спасибо, мне хватает! Тем более ты знаешь, мне надо ехать. Светка меня к 12-ти ждёт.

Ну и не преминула, маленькая рыженькая язва, «пару ласковых» добавить. Насчёт того, что надо менять образ жизни (имеется в виду моё периодическое пьянство и немного лишнего веса), а то «скоро совсем как старый дед будешь пыхтеть в постели!». Досадно, но моё безоблачное настроение не тускнеет ничуть. Тем более она права.

Я всё никак не могу включиться в реальность. Мимолётный, невесомый как бабочка поцелуй на прощание. Её озорная солнечная улыбка. Меня ждут ещё дышащий прохладой новорождённый день начала осени, городская суета, мягко шуршащий шинами автобус, в окнах которого преобладают тона серого, зелёного, белого и голубого… Мы расстаёмся, как всегда неизвестно на сколько, но я уношу кусочек её благоухания в себе. И ещё несколько дней, а то и недель, я знаю, он будет сиять внутри. А потом уплотнится, станет твёрдым как жемчуг.

В-общем, не мудрено, что у меня совершенно из головы вылетело, что Владимир пригласил меня в качестве свидетеля. Руководство трамвайно-троллейбусного управления подало на него в суд за эту одиночную забастовку.

А когда обнаружил в почтовом ящике извещение на повестку, было уже поздно просить выходной. Наряды уже были составлены. Отпроситься, по понятным причинам, тоже не получилось. Начальство было пристрастно в этом вопросе. Пригрозили поставить прогул. И сняли бы с цельнодневного графика – а это существенная потеря в зарплате. А как же красивые нарощенные ногти для любимой, которые стоят денег, шоколадки и прочие приятные мелочи, сауна и ещё многое многое многое?

Честно говоря, моё присутствие на суде мало что изменило бы. Вернее, ровным счётом ничего. И всё же предательство остаётся предательством, как ни крути. Тем более тяжело это осознавать, когда знаешь, что человек относился к тебе с некоторой долей уважения.

Надо несколько слов сказать о самой этой незаурядной личности.

Фашист – ругательное слово. Олицетворяет что-то тёмное, мрачное, чудовищное. Не удивительно: в нас ещё жива коллективная память о войне, о смертях, крови и слёзах. О страданиях русских, вернее советских людей: мужчин, женщин, детей, о миллионах замученных… Но подождите-ка…