Любовь небесного цвета - Игорь Кон Страница 54

Хотя такие игры меня интересовали,будучи стеснительным и самолюбивым, я держался от них в стороне. Но однаждылетом, после 6 класса, работая в колхозе, мы остались одни, без учителя идевочек. В обеденный перерыв, когда я вполне невинно возился с другиммальчиком, тот вдруг закричал: "Ребята, посмотрим у Витьки яйца! Порос онмохом или нет?" Сразу же подбежали остальные. Я отбивался изо всех сил, нокогда один заломил мне руку, а другой ухватил сзади за яйца, пришлось лечь наспину, расслабиться и в знак покорности расставить ноги... Это было крайнеунизительно. Обычно садировали слабых или младших, я же был крупнее, сильнее иавторитетнее большинства этих ребят, и к тому же безумно стыдлив, стеснялсядаже обтягивающих плавок и в туалет не ходил, если там был кто-то еще. Ребятаэто знали, преодолеть мою стеснительность и гордость им было занятно. Теперь ябыл у них в руках...

Меня, как лягушку, распялили на сене,зажали руки над головой, задрали рубашку, спустили штаны и стали с шутками иприбаутками осматривать и ощупывать мои потроха. Мне было невыносимо стыдно своейнаготы и этих бесцеремонных шершавых чужих рук, которые делали со мной все, чтохотели, и в то же время сказочно приятно.

Просить пощады, плакать или ругаться,как делали в подобной ситуации некоторые мальчики, было бесполезно, это толькоподчеркивало бессилие жертвы. Пока ребята возились с моим ремнем и застежками,я пытался спасти лицо с помощью трепа: вот, дескать, кастраты и малолетки хотятпосмотреть, какое "оно" у настоящего мужчины! Но всерьез делать вид,будто ты иронически смотришь на своих мучителей сверху вниз, в то время как тыраспят перед ними голый, с беспомощно расставленными коленями и каждый изприсутствующих в этом цирке пацанов волен трогать, дергать, щекотать и шлепатьтебя, где и как ему заблагорассудится, невозможно. Вскоре я утратил всякийсамоконтроль и только непроизвольно дергался, стонал и вскрикивал от наиболеечувствительных прикосновений, вызывая этим общее веселье. Ни мое тело, ни моиэмоции, ни даже тембр моего голоса, то и дело сбивавшегося на щенячий визг, мнебольше не повиновались. На мне играли, как на музыкальном инструменте, и этопричиняло мне одновременно муку и наслаждение.

Не знаю, как долго это продолжалось, нов конце концов у меня произошло бурное, в несколько волн, первое в моей жизни,если не считать ночных поллюций, семяизвержение. Ощущение было необычайноострым. Сначала я подумал, что описался, и страшно испугался, что ребятаподнимут меня насмех. Но так как после первого осмотра нагишом, мои трусызадрались кверху и дальше меня теребили через трусы, мальчишки ничего незаметили и скоро меня отпустили. У меня хватило ума притвориться, будто ничегоособенного не произошло: подумаешь, ребята посмотрели, что у меня в штанах.Ребят эта версия вполне устроила. Мой авторитет в классе, за который я большевсего боялся, нисколько не пострадал, никто меня этим эпизодом не дразнил, непытался его повторить и не пугал рассказать о нем девчонкам. Только один пареньоднажды пригрозил: "Смотри, разложим тебя еще раз на сене!", на что яответил здоровой оплеухой, которую он принял как должное. Хотя, по правдеговоря, если бы ребята повторили опыт (я одновременно боялся и хотел этого), ясопротивлялся бы только для виду.

Но хотя никаких неприятных объективныхпоследствий этот случай не имел, его психологические последствия былистрашными. Меня не просто принудили к позорной капитуляции, выставив навсеобщее обозрение сокровенные тайны моего тела, но и психологически вывернулинаизнанку. Таким меня никто не видел, даже я сам. Я понял, что тот, кто держитменя за яйца, всесилен не потому, что может причинить мне боль, а потому чтодоставляет мне наслаждение, и сразу же начал мастурбировать (раньше этого неделал, возня с мальчишками воспринималась просто как игра), воображая одну и туже сцену и расцвечивая ее новыми вымышленными подробностями. Между 15 и 17годами я несколько раз затевал возню и игры с раздеванием и взаимноймастурбацией вдвоем с мальчиками моего возраста, иногда умышленно поддаваясь. В19 лет переспал с женщиной, в 22 года женился, все вроде бы нормально, но ничтоне может сравниться с тем первым опытом".

В этом рассказе хорошо видна рольмастурбационного воображения, которое закрепляет и кристаллизует случайныйсексуальный опыт, превращая его в постоянную установку, от которой человек не всилах избавиться. Но действительно ли Виктора вот так, сразу,"запрограммировали"? До того, как его разложили на сене, быланеоднократная возня под партой. Затем Виктор вспомнил, что еще во втором илитретьем классе, задолго до начала полового созревания, его одноклассники набольшой перемене где-то в школьном закутке несколько раз снимали штаны сдругого мальчика, всегда одного и того же, приглашая посмотреть на это зрелищедевчонок; "жертве" это, кажется, нравилось. Хотя Виктор в этой игрене участвовал, смотрел со стороны, у него сохранились о ней яркие воспоминания.В пятом классе, во время борьбы с ближайшим другом, Виктор с трудомудерживался, чтобы не стянуть с него штаны, а еще больше ему хотелось самомулежать снизу и чтобы друг применил к нему запрещенный прием, но тому это неприходило в голову. Повышенная стыдливость и затрудненность мочеиспускания вприсутствии других также говорит о наличии каких-то психосексуальных проблем.Гомоэротические мазохистские чувства тлели в мальчике задолго до того, как произошелслучай, который все расставил по местам; реализовав его собственные тайныежелания, мальчишки только соединили в единый сценарий разрозненные элементы егоэротического воображения.

Силовые сексуальные контакты типичныглавным образом для мальчиков; девочки, если не считать криминально-лагернойсреды, предпочитают более нежные и добровольные ласки. Зато страстнаядружба-влюбленность, эротической подоплеки которой они сами, как правило,долгое время не осознают, встречается у подростков обоего пола. Эти чувства иотношения многократно описывались в классической литературе.

"... Тонио любил Ганса Гансена иуже немало из-за него выстрадал. А тот, кто сильнее любит, всегда в накладе идолжен страдать, - душа четырнадцатилетнего мальчика уже вынесла из жизни этотпростой и жестокий урок...

Он любил его прежде всего за красоту; ноеще и за то, что Ганс решительно во всем был его противоположностью. ГансГансен прекрасно учился, был отличным спортменом, ездил верхом, занималсягимнастикой, плавал, как рыба, и пользовался общей любовью...

'Ну у кого еще могут быть такие голубыеглаза; кто, кроме тебя, живет в таком счастливом единении со всем миром?' -думал Тонио... Впрочем, он не делал попыток стать таким, как Ганс Гансен, аможет быть, и не хотел этого всерьез. Но, оставаясь самим собою, он мучительножелал, чтобы Ганс любил его, и на свой лад домогался его любви: всей душой,медлительно, самозабвенно, в печали и томлении - томлении, что жжет и гложетбольнее, чем буйная страсть, которую можно было бы предположить в нем, судя поего южному облику".

(Томас Манн)

"Никогда не забуду тех мгновений,слишком редких, увы, и слишком кратких, когда мы всецело принадлежали другдругу. Ты единственная моя любовь! Другой любви никогда у меня не будет, иботогда мной тотчас же овладели бы страстные воспоминания о тебе. Прощай, менябьет лихорадка, в висках стучит, взор мутится... Не люблю ждать. Напиши мне какможно скорее. Хочу, чтобы ты ответил мне до 4 час., если любишь меня, как ятебя люблю!!...