Инферно Габриеля - Сильвейн Рейнард Страница 52

— И все же, несмотря на все мои усилия, вы продолжаете жить впроголодь?

— Габриель, у меня с моим желудком не самые нежные отношения. Если я чем-то занята, что-то меня увлекает, я просто забываю поесть. Когда грущу — тоже. И дело тут не в деньгах. Просто таков мой образ жизни. И пожалуйста, не надо себя корить. Вы тут ни при чем. — Она вновь взялась перекладывать ножи и вилки.

— Значит, вы… грустите? И часто?

Джулия медленно глотала пиво и не отвечала.

— Неужели это Данте делает вас столь несчастной?

— Иногда, — прошептала она.

— А в другое время?

Она вдруг улыбнулась. Тепло, по-домашнему.

— Мне не отойти от Данте. Его поэзия дарит мне минуты просто сумасшедшего счастья. Иногда после чтения «Божественной комедии» я чувствую, что занимаюсь тем, чем и должна. Я чувствую, что нашла свою страсть, свое призвание. Я уже не та робкая девчонка из Селинсгроува, которая впервые взяла в руки том Данте. Я могу не только наслаждаться его стихами. Я могу изучать его творчество и раскрывать красоту его стихов другим. Я знаю: это мне по силам. Тогда я начинаю чувствовать себя… значимой.

Она сказала больше, чем нужно. Джулия приписала это действию пива, выпитого на голодный желудок, и запаху хозяина свитера. Вот кровь и ударила ей в голову. Такое можно было сказать Рейчел. Даже Полу. Но только не ему.

Но Габриель лишь смотрел на нее, и взгляд его снова обрел теплоту.

— Да, вы застенчивы. Но застенчивость никогда не считалась пороком… Знаете, я даже завидую вашему энтузиазму, с каким вы говорили о Данте. Когда-то и я пылал таким же энтузиазмом. Но это было давно. Слишком давно. — Он снова улыбнулся ей и отвернулся.

— А кто такой М. П. Эмерсон? — спросила Джулия, наклоняясь к нему.

Теплый взгляд мгновенно превратился в два острых лазерных луча.

— На эту тему я предпочитаю не говорить.

Его тон не был жестким, но каждое слово дышало льдом. Джулия поняла, что коснулась чего-то запретного, какой-то не до конца зажившей раны. Или только-только покрывшейся коркой. А она своим вопросом содрала эту корку.

Она уже хотела извиниться за бестактный вопрос, как с ее губ сорвался другой, который, наверное, тоже не стоило задавать:

— Вы пытаетесь стать моим другом? Вы это хотели мне показать через грант и все остальное?

— Вам Рейчел подбросила эту мысль? — нахмурился Габриель.

— Нет. При чем тут Рейчел?

— Она считает, что нам с вами нужно подружиться. Но я скажу вам то же, что говорил ей: это невозможно.

Джулия с трудом проглотила комок в горле.

— Почему?

— Над нами висит дамоклов меч всевозможных правил и положений. Университетская бюрократия неистощима на запреты и ограничения. Профессорам запрещено дружить со студентами и аспирантами. И наоборот. Но даже если бы мы были просто Джулианной и Габриелем, сидящими за пиццей, вам и тогда не захотелось бы дружить со мной. Я — магнит, притягивающий грех, а вы — нет. — Он печально улыбнулся. — Как видите, ситуация безнадежная. «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

— Я не верю в безнадежные ситуации, — прошептала Джулия, обращаясь к большой серебряной вилке.

— Аристотель говорил, что дружба возможна лишь между двумя добродетельными людьми. Стало быть, дружба между нами невозможна.

— Никто не является добродетельным до конца.

— Почему же? Вы вполне добродетельная девушка. — Габриель выразительно посмотрел на нее. В его взгляде было что-то похожее на искренний восторг. Восхищение. Было и еще что-то… невыразимо грустное.

— Рейчел мне говорила, что в «Лобби» вы числитесь среди VІР-персон, — быстро переменила тему Джулия.

— Что есть, то есть.

— Она преподнесла мне это как тайну. Почему?

— Почему вы так думаете? — спросил Габриель, которому не хотелось перескакивать с одной щекотливой темы на другую.

— Не знаю, иначе бы не спрашивала.

— Я бываю там регулярно, отсюда и VIP-статус. Хотя в последнее время я туда редко забредаю.

— А зачем вы вообще туда ходите? Танцевать вы не любите. Только чтобы выпить? — Джулия обвела глазами простой, но уютный интерьер ресторанчика. — Здесь ведь тоже можно выпить. И обстановка намного приятнее. У немцев есть такое слово — «gemütlich», что значит «уютный».

«И никаких „эмерсоновских шлюх“ поблизости», — мысленно добавила она.

— Нет, мисс Митчелл, обычно я прихожу в «Преддверие» не ради выпивки.

— Тогда зачем?

— Неужели не ясно? — Он поморщился и покачал головой. — Впрочем, для такой, как вы, наверное, нет.

— Что значит «для такой, как вы»?

— Это значит, что вы не представляете, о чем спрашиваете. — Он не произносил слова, а сердито выплевывал их. — Если бы представляли, то не стали бы донимать меня подобными вопросами. Хотите знать, зачем я туда хожу? Извольте. Я туда хожу, чтобы искать женщин, с которыми можно потрахаться. Вот так-то, мисс Митчелл. Что, теперь довольны? — прорычал он.

Джулия втянула в себя воздух и задержала дыхание. Она сидела так, пока не взбунтовались ее легкие. Тогда она выдохнула и покачала головой, словно услышанное было наваждением:

— Почему я должна быть довольна? Мне больно это слышать. Я не только про душевную боль. У меня даже живот схватило. Вам этого не понять.

Габриель заложил руки за голову. Он злился не на Джулию, а на себя. Ему было очень стыдно. Часть его личности сделала это намеренно, чтобы оттолкнуть Джулию. Эта часть хотела предстать перед ней без всяких фиговых листков, показать профессора Эмерсона таким, какой он есть: мрачным, порочным созданием, вытащенным на свет добродетелью Джулии. Услышав это, она должна была бы бежать от него без оглядки.

Эта часть называлась его подсознанием и заставляла Габриеля действовать странно, даже дико и в высшей степени непрофессионально. Его сознание никогда бы не позволило произнести подобные слова вслух, особенно в присутствии аспирантки. Пусть это правда. Не каждую правду нужно предавать гласности. И здесь Джулия провоцировала его. Она словно сдирала с него профессорский глянец. Медленно, кусок за куском. Он не понимал, как это ей удается.

Легко оправдываться, когда тебя обвиняют во всех смертных грехах. Когда кричат, что ты оказался совсем не тем, за кого себя выдавал. Но Джулия просто смотрела на него, и в ее глазах не было ничего, кроме глубокого сожаления.

— Простите меня, — тихо сказал он. — Представляю, как противно вам было это слышать. Но иной реакции я от вас не ожидал. Я должен вызывать у вас отвращение. Вас должно отталкивать от меня. Всякий раз, когда я рядом, я только порчу вас.

— У меня нет такого ощущения.