Принцесса и Ястреб - Ева Миллс Страница 52

Габирэлю было все равно. Он двигался сам внутри меня и двигал кнутом, меняя угол, каждый раз стараясь засунуть глубже. Небыстро, но и без пауз. Будто вспомнив, завел вперёд вторую руку, нашел клитор и начал ласкать его пальцами, добавляя к волнам боли наслаждение, желая не просто насиловать меня, но заставляя стать его соучастником против самой себя.

Когда все наконец-то закончилось, и он заснул, перекинув руку через мою грудь, даже во сне контролируя, больше разрывающей боли я ощущала, что больше не принадлежу сама себе, что действительно превратилась в вещь, принадлежавшую Габирэлю, что я сама виновата во всем том, что происходит сейчас со мной.

Тень от оконной рамы давила крестом. Впервые мелькнула мысль, что надо бежать, бежать без оглядки и я испуганно бросила взгляд на спящего Ворона, как будто он действительно мог меня услышать и наказать.

Вы спросите, почему я не уходила от Ворона?

Я боялась.

Валет пик

У Ястреба было много дел.

Он старательно убивал память.

Он заковывал душу в сталь.

Он пытался снова научиться жить.

Получалось плохо. ³⁵

Все, все в этом ебучем дворце напоминало о ней, и он просто сбегал, цеплялся за любой повод сбежать. Благо, обстоятельства располагали, и Соколы решили устроить восстание, как будто специально решив преподнести ему бесценный дар. Он мрачно ухмылялся при мысли, что готов даже был бы приплатить этим мальчишкам, лишь бы они не сдавались и бунтовали как можно дольше.

Он надеялся, чертовски надеялся, что она сбежит на край света из дворца, и позволит ему забыть себя, но этой ведьме достало бесстыжести просто перепрыгнуть из его койки к Ворону и она день за днем мозолила ему нервы одним лишь осознанием того, что она тут, наслаждается счастьем с новым любовником.

Ястреб с отвращением признал, что в действительности она не выглядела счастливой. Больше всего она напоминала собственный труп с запавшими глазами и ввалившимися скулами, и это бесило принца еще больше. Даже несмотря на то, что она разодрала ему сердце, он продолжал беспокоиться за эту стерву, испытывал инстинктивное желание ее защитить, спасти от себя самой.

Ему доставляло какое-то мазохистское удовлетворение понимать, что она по-прежнему в лаборатории, никуда не ушла и кажется, проводит там даже больше времени, чем раньше. Бесчисленное множество раз он стоял ночами у края коридора, ведущего к ней и ни разу не сделал шаг. Он мог выкинуть ее взмахом руки, лишить всего, сломать жизнь, но только стискивал сильнее челюсти и приучал себя к мысли, что ему все равно, что она ходит с ним по одному дому, одной земле, одной планете.

Стояла поздняя весна и духота заполняла помещения замка, но она всегда была в одежде с длинными рукавами, и он сцепливал руки в замок, лишь бы не схватить ее, не закатать силой одежду и не увидеть воочию то, что он знал наверняка, она прячет. Синяки и кровоподтеки. Он твердил себе, что это не его дело, что она заслужила, раз ей хватило мозгов связаться с Вороном, но каждый раз, проходя мимо Габирэля, ускорял шаг, чтобы не сломаться, не начать бить ему морду, превращая его точеное лицо в кровавое месиво.

Каждый раз, выезжая на своем коне – ее прекрасный принц, как же! – он в глубине души надеялся, что какому-нибудь оголтелому фанатику достанет-таки смелости пустить ему пулю в сердце и тогда оно наконец-то перестанет отстукивать в его ушах ритмичные строфы, которые так любила читать вслух Аалия, а он запомнил с детства и теперь они резали ему вены своей кристальной правдой:

Не любишь, не хочешь смотреть?

О, как ты красив, проклятый!

И я не могу взлететь,

А с детства была крылатой. ³⁶