Грязная любовь - Меган Харт Страница 5

Неприязнь к матери уже стала избитым сюжетом комедиантов, но он неизменно вызывает смех аудитории. Психиатры строят свою карьеру, ставя этот диагноз. Компании, выпускающие поздравительные открытки, идут дальше, пробуждая у покупателей чувство вины из-за того, как они на самом деле относятся к своим матерям, причем настолько сильное, что те охотно расстаются с пятью долларами за кусочек бумажки с нацарапанными на ней несколькими красивыми словами, описывающими чувства, которых у них нет и в помине.

Я не отношусь к числу таких людей.

Я честно пыталась возненавидеть свою мать. Если бы мне это удалось, то, возможно, удалось бы также вычеркнуть ее из своей жизни, забыть про нее и перестать из-за нее мучиться. Но печальный факт в том, что я так и не научилась ее ненавидеть. Все, что мне удается, – это ее игнорировать.

– Элла, возьми трубку!

Голос моей матери – все равно что звуки сирены, подающей сигналы судам в тумане. Она презрительно зундит, что служит предупреждением для всех парней держаться от меня – ее разочарования – подальше. Я не могу ее ненавидеть, зато ненавижу ее голос и то, что она называет меня Элла вместо Элли.

Эллой можно назвать бродяжку, сиротку, греющуюся возле остывающих углей. Элли звучит чуть более классно, энергично. Имя, которая возьмет себе женщина, которая хочет, чтобы люди воспринимали ее всерьез. Моя мать упорно зовет меня Эллой, зная, что я впадаю от этого в бешенство.

К четвертому сообщению она перечислила все причины, по которым жить не имело смысла, если у кого-то было такое же недоразумение вместо дочери, как у нее. Что таблетки, которые прописал ей доктор для успокоения нервов, ни черта ее не успокаивают. Как неловко ей было просить свою соседку Карен Купер сходить для нее в аптеку, когда у нее есть дочь, которая может и должна о ней позаботиться, но не делает этого. Кроме дочери у нее был муж, который мог бы выполнить ее поручение, но он для нее словно не существовал.

– И не забудь!.. – Ее голос чуть ли не воплем выплеснулся из маленького микрофона, так что я даже подпрыгнула. – Ты обещала, что скоро меня навестишь!

В конце ее сообщения послышалось потрескивание, шипение, словно она выжидающе умолкла, пребывая в уверенности, что на самом деле я дома и намеренно не беру трубку, а значит, если она немного подождет, то ей представится возможность уличить меня в этом.

Я продолжала смотреть на телефон, и он неожиданно снова зазвонил. Я покорно взяла трубку. Я даже не думала оправдываться. В любом случае она болтала как заведенная минут десять, прежде чем я смогла вставить хотя бы слово.

– Я только что вернулась с работы, мама, – сказала я, когда она отвлеклась на то, чтобы зажечь сигарету, и потому в трубке наступила тишина.

Она выслушала меня и презрительно фыркнула, показывая, что думает на этот счет.

– Поздновато.

– Да, мама, поздновато. – На часах было десять минут восьмого. – С работы мне приходится возвращаться на автобусе, если ты еще не забыла.

– У тебя прекрасная машина. Почему ты не ездишь?

И опять я даже не подумала о том, чтобы ответить на ее вопрос, так как она все равно не стала бы меня слушать. Верно, у меня была машина, но я предпочитала пользоваться общественным транспортом, потому что так выходило быстрее и удобнее.

– Найди себе мужа, – заявила она. Я подавила вздох и запаслась терпением. – Хотя как ты его подцепишь – ума не приложу. Мужчины не очень-то жалуют женщин умнее их. Или хотя бы тех, кто зарабатывает больше их. Или… – она выдержала многозначительную паузу, – кто не следит за своей внешностью.

– Мама, я слежу за собой. – Я имела в виду финансовые средства. Она – салоны СПА и маникюра.

– Элла… – Ее вздох прозвучал в трубке даже громче, чем если бы она стояла рядом. – Ты могла бы быть такой хорошенькой…

Я взглянула на себя в зеркало, в котором отражалась женщина, которую моя мать не знала.

– Ладно, мама, все. Я вешаю трубку.

Я тут же представила, как задрожали у нее губы от такого неуважительного к ней отношения ее единственной дочери.

– Ладно.

– Я тебе позвоню в ближайшее время.

Она фыркнула:

– Не забудь: ты обещала меня навестить.

Мой желудок ухнул куда-то вниз.

– Знаю. Но…

– Элла, ты должна съездить со мной на кладбище.

На лице женщины, которую я видела в зеркале, появилось испуганное выражение. Но я не была испугана – я не чувствовала страха. Я вообще ничего не чувствовала. И не важно, что отражалось в зеркале.

– Мама, я знаю.

– Даже не думай, что тебе удастся в этом году изловчиться…

– Пока, мама.

Я положила трубку, успев услышать ее возмущенный писк, и тут же набрала другой номер.

– Марси. Это Элли.

Марси – слава тебе господи! – не выказала никаких иных чувств, за исключением приятного удивления, когда я сказала, что принимаю ее приглашение сходить вместе куда-нибудь после работы. Именно такая реакция мне и была необходима. Выкажи она свой энтузиазм более рьяно – и я, скорее всего, еще бы подумала. Не выкажи его вовсе – могла бы передумать.

– «Синий лебедь», – уверенно сказала она, словно решительно взяла мою руку, с тем чтобы помочь перейти по качающемуся над пропастью мосту. В каком-то смысле так оно и было. – Маленький зал, но музыка замечательная, а посетители не боятся отжечь. Выпивка тоже по карману. К тому же это не лавочка для одиночек, ищущих пару.

Я была даже тронута тем, что Марси продолжает считать, что я боюсь знакомиться с мужчинами. Впрочем, ей ведь неизвестно, что за какие-то считаные дни я однажды переспала с четырьмя. Она даже не догадывалась, что меня пугает вовсе не секс.

Но все-таки ее участие заставило меня улыбнуться, и мы договорились выбраться в «Синий лебедь», в пятницу после работы. Марси не спросила, почему я передумала.

По-прежнему глядя на женское отражение в зеркале, я повесила трубку. У этой женщины был такой вид, словно она вот-вот заплачет. Мне было жаль ее, эту темноволосую женщину, которая всегда носила черно-белое. Та, которая могла бы стать хорошенькой, если бы следила за собой. Если бы не была такой умненькой. Если бы зарабатывала поменьше. Я и жалела ее, и одновременно завидовала ей, потому что она, в отличие от меня, по крайней мере могла плакать.