Ослепленные Тьмой - Ульяна Соболева Страница 5

"Лети, маалан, лети, маленькая,

Высоко лети, прямо к солнцу.

Лети, маалан, лети, маленькая,

Высоко лети, выпорхни из оконца.

К свободе лети, песню пой

О закате кровавом и о ночи,

О цветах, о грозе весной.

Громко пой, что есть мочи.

Солнце прячется за карниз,

Плачет небо дождем…

Не успела.

Маалан камнем падает вниз

Маалан к солнцу не долетела".

Внизу камни острые и вода замерзшая. Вот я и в Тиане. В заточении. Там, куда так хотела, куда так стремилась… В проклятом Тиане. Одна. Заперта в келье. На окнах решетки, на дверях замки железные. Ем из деревянной миски руками. Ни ножа, ни булавки, ни веревки, ни шнурка. Чтоб не могла лишить Людоеда возможности продать меня подороже, как только подвернется возможность. И нет у людоеда имени… и никогда не будет. Но когда-то я называла его братом Маагаром. Когда-то он был человеком… а может, и не был вовсе.

От тоски голос пропал, от боли тело онемело, без слез глаза высохли. Только пальцы, израненные зазубренной железкой, трут и трут на окне решетку, трут и трут. Днями, месяцами, годами… Когда удастся сломать — взлетит маалан в небо. Навсегда свободной будет. Улетит к своему гайлару. Он ведь ждет ее там… на небе, или куда уходят все, кого она потеряла.

* * *

Ранее…

Отряд остановился на ночлег в деревне, опустевшей после набега валласаров и отбитой несколько дней назад обратно. Улицы усеяны трупами людей, лошадей и даже собак. Дымятся некоторые дома. Мне слышен женский вой скорби, несравнимый ни с чем вой ужаса и боли, знакомый лично до адской пены в крови, которая каждый раз превращается в кислоту, когда я вспоминаю, как сама выла по своему сыну… Мне швырнули шкуру и кусок хлеба. И на том спасибо. Укуталась в вонючий мех. Посасывая корку и прикрывая глаза. Посреди уныния и смерти мне было сейчас хорошо. Я все еще смаковала смерть Даната. Моя одежда пропиталась его кровью, мои волосы пахли его агонией, а мои руки помнили трепыхания его гнилого сердца. И нет ничего слаще этих воспоминаний.

Даже истерические вопли Маагара, его пощечины и обещания удавить меня на месте, не могли унять моего счастливого смеха.

— Сука. Ты что сделала? Как ты смела? Тыыыыы. Ты приговор подписала себе. Приговор. И… нам всем. Это Данат.

— Дааааа. Это Данат. Будь это не Данат, я бы перегрызла себе вены.

— Идиотка. Шею бы свернуть тебе прямо здесь.

— Сверни. Нет ничего слаще смерти. Теперь я точно знаю. Слаще и желаннее.

— Нет… никакой смерти не будет. Пригодишься еще. Дорогой и нужный товар. Найду, кому предложить. Даже такую… позорище семьи Вийяров. Лучше бы сдохла сама в Валласе.

Да, лучше бы сдохла. Прав он. В этом точно прав.

— Аааа ты, ты брось меня. Оставь на дороге и иди дальше, — с надеждой заглядывая в глаза брата, — брось, Мааги, брось меня. Слышишь? Оставь ему… он накажет. Заклинаю. Иллином молю, пожалуйста, брось. Оставь. Зачем я тебе. Испорченная, опозоренная, непрощенная. Отцу скажешь — сбежала… Ну же, Мааги, вспомни, как раньше с Анисом… вспомни, как играли вместе, как обещали защищать меня.

Оттолкнул сильно, небрежно, как паршивое вонючее насекомое.

— Чтоб трахалась с уродом своим? Чтоб еще выродков нарожала? Никогда ты ему не достанешься. Ясно тебе?

И плюнул мне под ноги.

— Отец решит, что делать с тобой. Не сестра ты мне больше.

Но тогда еще он был мне братом. О, Иллин, оказывается тогда я еще была счастлива, если так можно сказать.

Ночь стала черной, без единой звезды. Как будто непроглядная тьма полностью скрыла любой проблеск света. Но все знали, что это клочья тумана застилали небо. Только одна надежда, что скоро луна проявится и немного рассеет мрак.

Я прикрыла глаза, пытаясь немного поспать. Столько дней в дороге и без отдыха. Кажется, что мои веки пересыпаны песком, а горло солью разъело. Голод уже давно не ощущается, только иногда желудок сводит. Не знаю, уснула я или нет, от холода глаза распахнулись, и я дернулась в ужасе, отпрянув к задней стороне клетки.

В темноте раздалось мерзкое шипение, и я вскинула голову. Со стороны шатра Маагара двигалось что-то черное, чернее самой темноты. Оно приближалось ко мне какими-то рывками. То исчезая, то появляясь. Пока не материализовалось передо мной. Клубья черного тумана скользили внизу, бурлили, пузырились, как будто что-то гигантское копошилось под телегой. Тонкие струйки обвивались вокруг прутьев, расползались по полу. Они приближались ко мне, и я не могла пошевелиться от ужаса, не могла вымолвить ни слова. Только смотрела застывшим взглядом на роящихся прозрачных змей, которые с шипением лезли по полу к моим поджатым ногам. Еще немного и обовьют их ледяным кольцом. От ужаса хотелось заорать, но мое тело мне не подчинялось — напротив меня стоял Данат. Его глаза светились белыми бельмами, он двигал пальцами, как клешнями. Его сутана шевелилась и клубилась, срастаясь с туманом, будто сотканная из него. Дернулась всем телом, ощутила, как холодная веревка обвила мою шею, как стянуло руки. И вдруг спину обдало жаром, темнота рассеялась зеленоватым свечением, словно за моей спиной кто-то светил факелом. И этот свет расползался по деревянным доскам, отпугивая, отталкивая черные клубы тумана, а потом окружил меня странным кольцом в виде… виде морды волка. Нечто… так похожее на Верховного астреля, зашипело, его рот широко раскрылся и словно поглотил во тьму его самого. Постепенно туман развеялся, и я, тяжело дыша, смотрела перед собой… на то, как медленно исчезает зеленоватое свечение с пола. Но мое тело по-прежнему теплое, и мне не нужна накидка.

Утром, когда снова открыла веки… так и не поняла — видела ли я этот кошмар во сне или на самом деле. Но холодно мне больше не было. Ни разу.

Отряд въехал в Лассар, а у меня ощущение, что не дом это мне больше. Не мой здесь народ и земля не моя. Враждебное все, чужое. Люди с ненавистью смотрят, и глаза их наполнены страхом и злостью.

Страх — самое сильное оружие, страх заставляет убивать и превращаться в животных. Это было первое утро без солнечного света. Небо посветлело лишь на несколько тонов и окрасилось в фиолетово-пурпурное марево, затянутое серыми туманными облаками, сквозь которые пробивался этот мрачный цвет, из-за которого все светлое с души исчезало, словно и внутри больше никогда не взойдет солнце.

Меня ждала встреча с отцом… и приговор, который вынесет мне он. Надеялась ли я, желала ли отцовского прощения или милости? Скорее нет, чем да. Скорее, я желала другого — вырваться из лап своей семьи и бежать… отдать себя на иной суд. Пусть не они меня наказывают.

— Из-за нее день не настанет.

— Из-за нее тьма пришла.