Жюльетта. Том II - Маркиз Де Сад Страница 5

— Вкусы герцога жестоки и деспотичны, как и у всехмонархов, — объяснил нам посланец, — однако вам не следует опасаться:вы будете служить его похоти, а жертвами будут другие.

— Разумеется, мы к услугам великого герцога, —ответила я, — но, дорогой мой, тысяча цехинов… вобщем, вы понимаете, чтоэто маловато. Я и мои свояченицы согласны, если сумма будет утроена.

Развратный Леопольд, которому мы очень приглянулись, был неиз тех, кто отказывается от своих удовольствий из-за каких-то нескольких тысяч.Будучи скупым до крайности по отношению к своей супруге, к городским нищим и ксвоим, также не процветавшим подданным, самый благородный сын Австрии щедрооплачивал собственные прихоти. И на следующее утро нас препроводили вПратолино, герцогский замок, расположенный в Апеннинах на дороге, по которой мыприехали во Флоренцию.

Это романтического вида поместье стояло особняком в сторонеот большой дороги, в тени густых деревьев, и располагало всеми необходимымиатрибутами обители изощренного разврата. Когда мы вошли в дом, великий герцогкак раз заканчивал обедать; вместе с ним был домашний священник — его пособники доверенный в плотских развлечениях.

— Милые дамы, — приветствовал нас властительТосканы, — прошу вас пройти сюда, в соседнюю комнату, где нас ждут молодыелюди, которые будут нынче подогревать мою похоть.

— Одну минуту, дорогой Леопольд, — заявила я темвысокомерным тоном, который давно стал для меня естественным, — мы ссестрами готовы подчиниться вашим капризам и удовлетворить ваши желания, ноесли, как это часто бывает с людьми вашего положения, фантазии ваши заходятслишком далеко, предупредите нас сразу, потому что мы выйдем на арены толькобудучи уверены, что вернемся домой живыми и невредимыми.

— Жертвы уже подготовлены, — ответил великийгерцог, — вы же будете только служительницами в этой церемонии и ничембольше, а мы с аббатом будем жрецами.

— Вы слышали слова этого господина? — обратилась як своим спутницам. — Хотя монархи, как правило, отъявленные бестии, иногдаим можно доверять, тем более, что у нас есть чем защитить свою жизнь. — Я,как бы невзначай, приподняла рукав платья, и взгляд Леопольда упал на рукояткукинжала, с которым я не расставалась с тех самых пор, как оказалась в Италии.

— Что такое? — возмутился он, хватая меня заплечо. — Вы собираетесь поднять руку на суверена?

— Без колебаний, если вы меня к этому вынудите, —отвечала я, — я сама никогда не начну ссору первой, но если вы забудете, скем имеете дело, вот этот нож, — теперь я показала свое оружиецеликом, — напомнит вам, как надо обращаться с француженкой. Что жекасается до священности и неприкосновенности королевской особы, в моей странена это плюют. Надеюсь, вы не считаете, что сотворившее вас небо сделало вашетело хоть на йоту более неуязвимым, нежели самого ничтожного подданного, и яуважаю вас ничуть не больше, чем кого-либо другого, ведь я отъявленнаяэгалитаристка [5] и всегда полагала, что одно живое существоничем не лучше другого; кроме того, я не верю в моральные добродетели, поэтомуне придаю никакого значения моральным заслугам.

— Но ведь я — король, в конце-то концов!

— О, бедняга! Неужели вы думаете, что меня впечатляетэтот титул? Вы даже представить себе не можете, дорогой Леопольд, насколько онмне безразличен. Скажите на милость, каким образом вы получили престол? Почистой случайности, в силу благоприятного стечения обстоятельств. Что лично высделали, чтобы заслужить его? Возможно, есть чем гордиться первому из королей,который стал толковым благодаря своей отваге или хитрости, но его отпрыски,пользующиеся правом наследия, могут рассчитывать разве что на сочувствие.

— Цареубийство — это такое преступление…

— Да полноте, друг мой: оно ничем не хуже убийствасапожника, и зла в этом ничуть не больше, чем, — скажем, раздавить жукаили прихлопнуть бабочку — ведь Природа, наравне с людьми, сотворила и этихнасекомых. Так что, поверьте мне, Леопольд, создание вашей персоны стоило нашейвеликой праматери не больше усилий, нежели создание обезьяны, и вы глубокозаблуждаетесь, полагая, будто она заботится об одном из своих чад больше, чем одругом.

— А я, признаться, нахожу наглость этой женщиныочаровательной, — заметил Леопольд, обращаясь к своему капеллану.

— Я тоже, сир, — ответил божий человек, — нобоюсь, что подобная гордыня не позволит ей в должной мере послужитьудовольствиями вашего высочества.

— На этот счет не беспокойтесь, добрый мойаббат, — заявила я, — ибо насколько я горда и прямолинейна вразговоре, настолько же податлива и покорна в интимных делах — таков девизфранцузской куртизанки, следовательно, и мой также. Но если в будуаре я икажусь рабыней, имейте в виду, что я преклоняю колени перед вашими страстями,но не перед вашим королевским званием. Я уважаю страсти, Леопольд, я обладаюими так же, как и вы сами, но категорически отказываюсь склоняться передтитулом: будьте мужчиной, и вы получите от меня все, что пожелаете, а вкачестве принципа не добьетесь ничего. Теперь давайте приступим к делу.

Леопольд пригласил нас в роскошный благоухающийсладострастием салон, где нас ожидали безропотные создания, о которых онговорил и которые должны были служить нашим наслаждениям. Но вначале я не повериласвоим глазам: передо мной стояли четверо девушек в возрасте пятнадцати илишестнадцати лет, и все они были на последней стадии беременности.

— Какого дьявола вы собираетесь делать с этимипредметами? — удивилась я, поворачиваясь к великому герцогу.

— Скоро сами увидите. Дело в том, что я — отец детей,которых они носят в себе, я осеменил их только ради своего удовольствия, радинего же я их уничтожу. Я не знаю более пикантного удовольствия, чем заставитьженщину, которую сделал беременной, расстаться с плодом, а поскольку семеннойжидкости у меня в избытке, я оплодотворяю по крайней мере одну такую тварь вдень, что соответственно позволяет мне совершать каждодневное жертвоприношение.

— Ну и ну, — покачала я головой. — Страстьваша не совсем обычна, но она мне нравится. Я охотно приму участие в этойоперации, но скажите, как вы это делаете?

— Потерпите, милая дама, скоро вы все увидите своимиглазами. Кстати, все это время он разговаривал со мной вполголоса. — Мыначнем с того, что объявим им, какая участь их ожидает.

С этими словами он приблизился к девушкам и сообщил им освоих намерениях. Вряд ли нужно говорить, друзья мои, что, услышав приговор,они впали в глубочайшее отчаяние: двое лишились чувств, двое других принялисьвизжать, будто поросята, которых ведут на убой. Но непреклонный Леопольд велелсвоему подручному сорвать с них одежды.