Мой опасный писатель. Солнце Моей Жизни - Кира Лафф Страница 42

Кажется, все поверили. Я жду, что Кира скажет что-то саркастическое, мы оба рассмеёмся и положим конец этой дурацкой затянувшейся игре. Но она лишь грустно смотрит на меня, берёт за руку своего дружка и уходит. Уходит с ним.

Если я сейчас не выпью, то сделаю что-то непоправимое. Иду в сторону бара и заказываю неразбавленный виски. Я пью и наблюдаю за тем, как Кира и грёбанный Джейк весело проводят время. В моей голове никак не хотят выстаиваться в логическую цепочку события этого вечера. По мере того, как алкоголь наполняет мой желудок, во мне просыпается что-то тёмное. Я так долго и успешно боролся с собой последние десять дней, что сейчас во мне просто не осталось сил. Кажется, если я не выплесну всю эту боль, то она поглотит меня.

Я сверлю эту парочку недобрым взглядом около получаса, пока Кира и Анна не направляются в центр зала. Вот он, момент её триумфа, ради которого мы столько работали. Я столько работал.

Я вижу её волнение и сам будто оказываюсь в её теле. Я никогда не боялся выступать перед публикой, потому что в глубине души ощущал превосходство над всей этой бесцельно прожигающей свою жизнь людской массой. Но сейчас я волнуюсь. Трепет охватывает меня, и я, облокотившись на бар, не могу отвести взгляд от моей девочки, слегка раскрасневшейся от волнения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда она начинает говорить, я внезапно понимаю, что что-то не так. Она не смотрит на меня. «Учителя даны нам жизнью лишь на время, потом они уходят» — это она про меня? Она хочет, чтобы я ушёл из её жизни? Нет, не может быть! После всего, что я ради неё сделал? Я, чёрт возьми, изменился ради неё. Раскрыл ей душу. И теперь она смачно плюёт в неё. Не могу поверить своим ушам.

Она продолжает нести какую-то феминистическую херню про то, что хочет вырваться из плена неправильно принятых решений, разрушить оковы, побороть собственную слабость и уйти в закат к новым вдохновляющим отношениям. К новой любви. Серьёзно? Это она сейчас про Джейка говорит? Про этого сопляка, которого знает от силы несколько недель? Её слова словно по живому режут. Мне кажется, что операция без анестезии не причинила бы мне столько боли, сколько сейчас заставляет меня испытывать её речь. Всегда знал, что слова — самое сильное оружие. И пользовался им слишком часто, чтобы не понять, как сильно она хочет ранить меня.

Надежда на исцеление. Ей хочется исцеления? Детка, не хочу тебя разочаровывать, но в нашем злом и испорченном мире давно нет никаких надежд! Я был так одержим ей, что сам поверил в некий «счастливый конец» для нас, для себя. Она была елеем, успокаивающим мою истерзанную душу. И сейчас я был даже благодарен ей за то, что она вот так жестоко вернула меня обратно на землю. Всё то доброе, что она взрастила во мне с момента нашей первой встречи теперь будто засохло на корню. Спасибо, детка, это, мать твою, отрезвляет!

Я застыл со стаканом в руках и глупо наблюдал, как Кира благодарит Анну и её издательство. Она благодарит эту высокомерную стерву, а не меня. Может быть, это и был её план? Всё это время она использовала меня, чтобы добиться публикации своего романа? Если это так, то я просто идиот, а ей надо вручить Оскар за лучшую женскую роль!

Я и сам всю жизнь использовал других людей ради собственной выгоды и теперь находил какую-то извращённую красоту в том, как легко эта девчонка обыграла меня. Мне даже захотелось рассмеяться от внезапного озарения. Я никогда и не был ей нужен! Последние недели она лишь терпела моё присутствие, чтобы добиться своей цели. И вот теперь, после победы, ей больше нет смысла скрывать своё истинное лицо.

Пытаясь переварить всю эту новую информацию, я не спускал глаз с Киры, гордо идущей по проходу к своему дружку. Он встал, чтобы пропустить её на свободное место, но вместо того, чтобы сесть, Кира погладила его по лицу, а потом порывисто обняла и поцеловала.

Ещё в Москве девочка убеждала меня в том, что у меня есть душа. И вот в этот момент я ощутил её. Свою душу. Она будто треснула. Меня даже пошатнуло. Хорошо, что я держался за стойку бара, иначе бы упал. Что-то в груди скрутилось в тугой узел, и я почувствовал неприятный жар в глазах. Я попытался проморгаться, но это не помогло. Я быстро потёр глаза и ощутил на руке влажный след.

Несколько секунд я вглядывался в родное лицо, которое держал в руках совершенно посторонний человек. Потом поспешно отвернулся, пытаясь скрыть пелену, застилающую мне глаза. Я не чувствовал ничего. Полное опустошение. Не знаю, сколько времени я стоял вот так, застыв словно статуя. Невидящим взором уставился в стену. Анна ещё долго что-то говорила, но я не обращал внимания на её слова.

Секунды утекали, превращаясь в минуты, часы, или даже дни. Время — очень субъективная вещь… Сколько я стоял вот так, вглядываясь в пустоту перед собой? В пустоту внутри себя? Если у меня и была душа, то сейчас она умерла. Её убила хрупкая девушка в скромном белом платье.