В тенетах суккуба - Эдуард Снежин Страница 41

Конечно, я облизывал на неё губы, но не более того. Однако Данина непосредственность не знала границ.

— А где у тебя бинт? Покажи! Наверно на животе.

— Да нет у меня бинта!

Она задрала мне халат и майку и, не обнаружив бинта, не успокоилась:

— Всё понятно, у тебя забинтован член.

Бессовестность молодого поколения не знала границ.

— Что ты Дана, бог с тобой, не полезешь же в штаны!

— А почему ты тогда в хирургическом?

— Заведующий меня любит.

— Попроси у него для меня справку на свободный выход.

— Зачем?

— Домой буду бегать.

— И добегаешься, второе колено перешибёшь.

— А плевать, у меня ноги крепкие.

— Ноги у тебя просто … сладкие.

Она взглянула на меня, на миг погасив улыбку, а я стушевался и больше на подобные темы не распространялся.

Зато много болтал с ней о другом, занимал её от больничного безделья. Дане нравились мои рассказы, про работу с иностранцами, которую большое начальство доверило мне для освоения импортного вычислительного комплекса; про суровый, но красивый Север, где я был в командировках на ядерных испытаниях; про смысл жизни и прочее — она была любопытна и с удовольствием поддерживала любую тему.

— Знаешь, когда мы приехали в Москву для работы с англичанами, нас поселили в шикарную гостиницу для академиков.

— Так ты академик?

— Что ты — у нас всего два академика на город, а я даже не кандидат.

— За что же такая честь?

— У нас же режимное предприятие — работа с иностранцами большая редкость.

— Мне папа говорил, что он давал подписку: вообще не встречаться с иностранцами.

— И я давал. Только у них самая лучшая техника, надо же её осваивать, чтобы совсем не отстать от Америки.

— А ты знаешь английский?

— Представь, что нет. Изучал немецкий.

— А почему тебя выбрали?

— Выбрали то сначала не меня, другого — с английским, да это не помешало ему запороть контракт.

— Как запороть?

— Да набрал за тыщи долларов не то, что надо в комплекс.

— А ты?

— А мне пришлось выкручиваться, заменять.

— Выкрутился?

— Выкрутился. Мне даже генерал, директор предприятия, предоставил доверенность на подпись от его имени, — похвастался я.

— Ого! — восторженно воскликнула Дана, — ты герой в моих глазах!

— Тогда позвольте поцеловать Вашу ручку, мадемуазель.

— Лучше я поцелую тебя в щёчку.

Она перегнулась через боковинку соседнего кресла и азартно чмокнула меня. Я схватил её запястье и приложился к нежной загорелой коже тыльной части ладони.

— И где ты только загораешь зимой?

— Нигде. Это с лета. Видел бы меня в августе — как негритянка.

Лариса явилась ко мне в больницу. Но раньше посетил меня Фаукат и сообщил, что видел мою подругу, входящей в свой дом с начальником отдела.

«Конечно, пришли не чаи гонять»! — усмехнулся я про себя.

Я сделал вид, что лежачий больной и наврал что-то про операцию. Она повздыхала и ушла.

Наконец, я настроил в отделении радиосвязь и выписался.

Дана попросила у меня телефон, её выписывали завтра.

— Зачем тебе?

— А я у всех беру, люблю болтать по телефону.

Через день, в субботу утром телефон зазвонил.

— Я приду к тебе? — спросила Дана.

— Что делать нечего?

— Нет у меня серьёзный повод.

— Какой?

— Приду — скажу.

— Ну, приходи, — и я сказал адрес.

— Да знаю я твой адрес на бойком месте!

— Откуда?

— Общие знакомые сказали.

В это утро солнце в моей квартире, без окон на восток, взошло раньше — в проёме двери появилась ослепительная Данина улыбка. В руках у солнышка была бутылка с шампанским.

— В честь чего?

— У меня день рождения!

— И в такой день ко мне?

— К тебе.

— Чем заслужил? У тебя же куча молодых друзей.

— А! мне с ними неинтересно.

— А со мной?

— С тобой интересно — ты много знаешь.

— Ну, ладно, только я даже цветами не запасся, не знал.

Я достал из серванта неизменный коньяк, на этот раз это был светлый молдавский «Белый аист» и коробку шоколадных конфет, которую вручил Дане.

— Поздравляю!

— Ого, ассорти!

Она тут же открыла коробку на пробу.

— Ну, закусывать есть чем!

Я начал отмыкать шампанское; рука, вдруг, сорвалась, пробка выстрелила в потолок, напиток зашипел бурным потоком и окатил Дану, она вскрикнула, а в фужеры я разлил остатки.

Мокрая, с головы до ног, богиня заливисто смеялась и взъерошивала волосы; я, вначале, проклинавший себя за неловкость, рассмеялся тоже.

Мы быстро схватили с Даной шипящие через верх бокалы и, стоя, присосались к ним ртом — я только успел вскрикнуть:

— С днём рожденья!

Дана, отпив бокал наполовину, сказала:

— Меня всегда целуют, когда поздравляют.

Я скромно поцеловал её в цветущую щёчку.

— Ты только так умеешь?

Не в силах противостоять провокации девушки, я взял её за мокрые плечи обеими руками и впился в призывно полуоткрытый бутончик губ. Она обхватила меня за шею и ответила прожигающим насквозь поцелуем.

— Ты думаешь, что делаешь со мной? — задрожал я.

Дана сбросила платье:

— Б-р-р, мокрое! — и заявила:

— Хочу коньяка!

А я смотрел на топорщившиеся кверху обнажённые грудки, выделявшиеся белыми шариками на загорелом теле, на стройные ножки в серых тёплых колготках в рифлёную полоску, и … проклинал судьбу, что она свела меня опять с нимфеткой.

Мы выпили с ней по рюмке, она села ко мне на колени боком, и я обеими руками сжал её округлые бёдра, о чём безнадёжно только мечтал в больнице.

Дана соскочила с колен и вновь появилась на них, теперь оседлав мои ноги. Я наклонился и поцеловал обе её коленки сквозь колготки, правильные округлые женские коленки всегда возбуждают меня.

Дана в ответ расстегнула замок на моих джинсах и, наклонившись, припала губами к моему восставшему органу. С закрытыми от умопомрачения глазами я снял, на ощупь, с неё колготки и еле оторвал её голову от предмета, более сладкого для неё, чем шоколад.