Клетка - Елена Рейвен Страница 41

— Тогда тебе нужно не виски, малышка, — он выкладывает там же на поднос, где стоят бутылки и бокалы, два граммовых пакетика. Кокс. Но этот наркотик у меня связан с Андреем, а разум не желает погружаться в ужас извращенного секса с политиком. Качаю головой и делаю ещё один глоток, а после протягиваю бутылку мужчине.

— Давай, как в детстве, когда все пили из одной бутылки?

— У меня было слегка другое детство, милая, но я не откажусь выпить вискарь с твоих губ и сладкого ротика.

И в одно мгновение он притягивает меня к себе, обхватив рукой, а второй наклоняет бутылку виски так, чтобы жидкость заливалась мне в рот, а после целует, высасывая односолодовый.

Я давно научилась даже получать оргазмы на чисто физическом уровне, не подключая эмоциональный аспект, и сегодня мне эта практика служит хорошую службу. Механический секс, немного восклицаний и похвал мужчине, которые заводят любого, и спустя три часа секс-марафона на кровати, у стены и в душе я оказываюсь свободна. Свободна во всех смыслах. Миша спит, напившись виски, а я покидаю вип. Одновременно со мной в коридор выходит блондинка из другого випа и, увидев меня, победно улыбается. Мне не нужно даже спрашивать, я и так знаю, что он сделал. Но всё же, едва Анжелика исчезает за поворотом, я на негнущихся коленях шагаю к приоткрытой двери малого випа. Он сидит на смятой постели, держа в руке бутылку виски.

— Разве тебе мало на сегодня? — мужчина поднимает голову, и я вижу, как его глаза расширяются. — Вася?

Холодно улыбаюсь и, приблизившись к нему в два шага, со всей силы бью его по щеке, совершенно не думая о том, что мужчина может дать сдачи.

— Василиса умерла для тебя, — разворачиваюсь и покидаю вип-комнату. Но не успеваю даже дойти до гримерки, как он хватает меня за руку, резко разворачивая и вталкивая в пустой зал караоке. Гости уже к этому времени разошлись по випам, а остальные тусуются в большом зале.

— Отпусти!

— Ты считаешь себя лучше меня?

— Какая теперь разница, Мамба? М?

— Тебе же неприятно было увидеть меня с другой?

— У тебя ещё хватает наглости ровнять свой секс с моим? — горько усмехаюсь, а после качаю головой. — Не могу поверить, что я так ошиблась в тебе. Знаешь, Мамба, мужики, которые сюда ходят, не притворяются никем, наоборот, именно здесь они сбрасывают маски, а ты же, наоборот, скрывал свою мелочную натуру под маской благородства. Очень жаль, что ты появился тогда в том доме, где меня хотели порезать. И жаль, что спас меня, — вижу, как мужчина бледнеет, но договорить просто необходимо. — Там всё тоже было предельно просто. Снова отчим и снова долги, а я — лишь разменная монета. Ты заставил меня поверить в другое. Именно ты — самый жестокий и беспринципный из всех мужчин в моей жизни.

— Я спас тебе жизнь! Разве это, по-твоему, беспринципно?

— Знаешь, это можно сравнить с тем, как ты приносишь котенка с улицы, моешь его, кормишь, а как только он сделал лужу, потому что его вовремя не выпустили, выкидываешь обратно на улицу. Поэтому да, ты самый бесчувственный и жестокий, потому что подарил намек на счастье и надежду, а потом всё это отобрал. Прощай, Мамба, — высвобождаю руку у него из хватки и выхожу, возвращаясь в гримерку. Здесь, сидя перед зеркалом, я снимаю тонны макияжа, расчесываю волосы и переодеваюсь, а после вызываю такси и, выскользнув через служебный ход, сажусь в машину. Желтый автомобиль несется на север по пустой Москве в четыре утра, и к дому Ворошилова он довозит меня быстро.

Оплачиваю дорогу и прошу таксиста не уезжать, а сама захожу в дом. Всё здесь пронизано ожиданием любимого мужчины, даже две чашки в форме сердечек на столе. Прохожу на второй этаж и, достав две огромных икеевских сумки, скидываю из шифоньера и выдвижных ящиков свои вещи, потом из ванной комнаты косметику и прочие принадлежности.

На полминуты зависаю, рассматривая кровать в спальне, и закрываю глаза. Мои нервные окончания жалят, словно рой диких пчел, воспоминания. И все они, как ни странно, счастливые, вот только не думала я, что всё это так мало значит для Ворошилова.

Открываю глаза, беру сумки и выхожу из спальни, прикрыв за собой двери, и спускаюсь по ступеням. Но стоит мне только распахнуть входную дверь, как на пороге оказывается Саша.

— Бежишь, пока меня нет дома?

— Да пошел ты, Ворошилов! Если бы я хотела, я бы ушла сразу, как ты уехал, а не ждала тебя, как дурочка, каждый день, бродя по дому в одиночестве. А сейчас уйди с дороги!

Он сторонится, и я выхожу на улицу, где меня дожидается таксист. Пока водитель убирает мои сумки в багажник, я смотрю на дорогу, а не на дом. И лишь когда машина трогается с места, позволяю себе оглянуться через заднее стекло, словно прощаясь с этим домом. И тут я чувствую, как мою щеку что-то щекочет. Поднимаю руку и убираю раздражающее ощущение, внезапно понимая, что пальцы у меня стали мокрые. Слёзы. Слезы, которых у меня не было с пятнадцати лет. С тех лет, когда я ещё верила в доброту и порядочность людей. Смахиваю со злостью горячую влагу, но взор снова туманится, так что все огни Москвы сливаются в красно-желтое пятно.

Спустя тридцать минут открываю ключом свою съемную квартиру. Во время нашего совместного с Александром проживания я по какой-то причине продолжала платить аренду, словно чувствовала, что вернусь сюда. Бросаю сумки у входа, закрываю дверь и сползаю по ней прямо на пол, спрятав лицо в руках и, наконец, давая выход эмоциям и чувствам. Оплакивая своё детство, лишенное материнской любви, свою молодость, разрушенную жадным и недалеким отчимом, свою жизнь, которую вряд ли теперь можно исправить, и разбитое сердце, в которое я с самого детства никого не допускала.