Мой выбор - Галина Чередий Страница 40

– Не было с ними самца. А те мелкие без самки и сами собой помрут, или сожрет их кто, – процедил Рунт, недобро прищурившись.

– Надо бы нам наверняка узнать, – уперся жадный козлище. Остальные бородачи стали на него поглядывать недоуменно, а то и возмущенно. – Платить, так за всех сразу.

– Вот, значит, как, старейшина? – ухмыльнулся оборотень, и я не только отчетливо ощутила исходящие от него волны злости, но и увидела вдруг легкую золотистую дымку, что окутала его. – Да риш с ними, с монетами. Только больше мы с побратимом тогда в Некку ни ногой. Хоть какая с вами беда, вестей нам и не думайте слать. Да и всем встречным крашерам разнесем предупреждение, что с вашим фортом дел иметь нельзя.

– Да что же это! – взорвался один из молчавших до сих пор бородачей, вскакивая. – Ты что же это творишь, Нелай?! Нам из-за твоего сынка-изверга еще и помощи крашеров лишаться? Мало было того, что он за пять лет трех баб замордовал? Да каких! Разве и так у нас их много? Сколько бы детей те нарожать могли, вместо того чтобы в земле гнить теперь!

Сука-а-а-а, а мне, похоже, неспроста этот Раф натуральным маньячилой показался.

– А ну утихни, Луни! – рявкнул на него старейшина, и бунтарь мигом скис, плюхнулся назад, будто ему на макушку валун упал. И тут же сменил тон, обратившись чуть не с подобострастием к Рунту: – Я платить не отказываюсь, уважаемые крашеры. Упаси меня Певень-Хозяин-Дорог от такого! Завтра с утра все и принесу. Сам лично до монетки, все по-честному. Просто по чести было бы тогда, чтобы и вы последних троллей таки выследили.

– Выследим. Слово даю, – огрызнулся брюнет и с явным посылом «валите на хер». – А теперь отдохнуть нам надо.

Все повскакивали, стали прощаться и повалили к выходу в сопровождении Легби.

– Ты есть сегодня будешь? – тут же переключил на меня свое внимание Рунт. – Платье это ришево сожгу завтра. А тебе одежку купим такую… чтобы никто больше буркалами своими наглыми не облизывал. И платок.

– Угу, паранджу тогда уж, – фыркнула я, принявшись поглощать, наконец, еду. Все же очень вкусно. Мясо, овощи – все здесь принято готовить отдельно, таких блюд, как наши тушеные вместе рагу или типа того, нет, но выходит очень здорово. Обжарка каждому ингредиенту придает свой вкус, но и соединяет их в единую вкусовую симфонию при совместном употреблении.

– Что? – недоуменно сверкнул зенками оборотень.

Для наглядности я даже типа продемонстрировала, поднеся растопыренные пальцы к лицу, подмигнув ему между ними.

– Штука такая, лицо закрывать, чтобы одни глаза видать.

– У тебя и глаз хватит… – выпалил Рунт, но тут же осекся: – Ишь ты, губы они раскатали! Сначала Легби, теперь этот звереныш… И такое же, чую, постоянно будет! Хоть в торбу бездонную тебя прячь! За безмозглых нас держат, слышь, побратим. Идите, дурни, побегайте за остальными троллями, ага. А потом Соньки своей и следа не сыщете. Гахраны недалекие, думают, мы свое-то не найдем хоть под землей, хоть в схроне любом, хоть под пологом любым. Как же! Хотя и понять их можно. Им сроду девок таких видать не приходилось. Если и сами Светила на тебя позарились… И где такую только нашли. Вот, кстати, и правда – где?

– Киор Вайс сказал, что в какой-то провинции. Светила там с засухой боролись, а я им в толпе на глаза и попалась. Купили у родителей, как козу, – ответила машинально.

– Сказал, говоришь, – развернулся ко мне всем корпусом Рунт и уставился с интересом. – А ты что же, ничего сама не помнишь?

Блин, может, не стоит палиться, что я «новенькая на районе» до такой степени? Одно дело признать, что у меня нет знаний о Пустоши и том же Радвелате, и совсем другое, что у меня их нет в принципе обо всем мире. Это все равно, что попросить уж прямо: «Разводите меня, лохушку такую, как только вам пожелается». А с другой стороны… Куда уж дальше? И чего им утруждаться дурить меня, если и так получают все, что хотят. Денег им моих не надо, а кроме секса, в котором пообещала не отказывать, с меня и взять-то нечего. Подняла кружку с каваком и приложилась основательно. В голове почти сразу начало приятно пустеть. А и фиг с ними, с умалчиваниями. В конце концов, я живой человек, а о пережитом при переходе ни с кем толком и не говорила. Пусть себе слушают.

– Ничего. Вот только что меня душил крылатый псих в моем мире – и вдруг очнулась на алтарном камне. – Меня невольно передернуло, и я прикончила залпом свое питье. Рунт тут же налил снова. – Холодно, мокро, горло адски болит. Привязана, так что и не шевельнуться. Темнота, костер пылает. Рядом чудища в балахонах, говорят на тарабарском. Я в первый момент языка не понимала. Попыталась сразу и сбежать. Руки чудом из ремней выкрутила, потихоньку и остальное отстегнула. Свалилась вниз, киоры эти давай орать, я – бежать. Не вышло. Застряла в преграде невидимой и задыхаться начала. Опять отключилась. В себя пришла в кровати в покоях этой Хитоми, – сделала жест рукой, указывая, собственно, на тело, что им обещано на всю дорогу до побережья, и прихлебнула еще. – Тело не мое. Где нахожусь – не понимаю. В зеркало смотрю… Мама дорогая, как так-то? Ничего не соображу, а тут Светила эти с Вайсом ввалились. Взялись меня крутить и как скотину на базаре рассматривать голышом. Возмутиться попробовала. Вайс принялся перед ними лебезить, типа я слаба и не в себе пока. Они покривились, но таки согласились отвалить. Сказали, вернуться через два дня и тогда уж… Пришлось делать вторую попытку. Надеюсь, с вашей помощью эта будет удачной. – Ну, можно сказать, подлизалась чуток. А что, мне не трудно, а мужикам приятно. И про Марта упоминать не стала. Себя сдаю с потрохами – мое право. А еще кого-то палить нечестно будет.

– Вот ты отчаянная девка, Соня! – ухмыльнулся Рунт, глядя, однако, очень пристально и серьезно. – Очнулась в чужом мире, знать ничего не знает, понимать не понимает, но рванула сломя голову куда-то. Я со страху, небось, еще на том камне бы помер.

– Ну да, ну да, – фыркнула я, чувствуя себя уже изрядно пьяненькой, – после всех тех страхов господних, что в этой вашей Пустоши насмотрелись.

– Сравниваешь! Это-то страхи понятные, к каждому знаешь хоть примерно, как подступиться, а то вообще другой мир! А ты один и ни риша не понимаешь.