Он меня погубит - Оливия Лейк Страница 36

Я уложил ее на хрустящие простыни, медленно провел рукой по бедру, собирая ладонью гладкий шелк. Сегодня мне хотелось любить ее. Не убеждать себя, что это просто хороший взаимовыгодный трах, а просто любить.

Ее тело налилось женственностью, приобрело мягкость и спелую округлость. У мышки была точеная фигурка, а сейчас стала истинно женской. Я губами отметил каждый выступ и каждую впадинку, осыпал поцелуями тонкую шею и плечи, языком обвел пышную грудь, налившуюся, отяжелевшую. Меня пьянил вкус ее кожи, запах с ума сводил. Мелена пахла дикими ягодами. Домашняя девочка пахнет, как лесная сладость.

– Ты такая красивая, мышка, – шепнул, неспешно освобождая ее от одежды. Мне нужно набраться терпения. Усмирить темперамент. Черт, не думал, что это так сложно. Мне до сих пор крышу от нее сносило. Возбуждала она меня. Только она и возбуждала. Это, наверное, какой-то генетический код, истина, вшитая на подкорку или впитанная с молоком матери: по запаху признавать свою самку.

– Я хочу тебя, Марк, – с дерзкой улыбкой произнесла мышка и томно провела пальцами по внутренней стороне бедер, раскрываясь мне навстречу. Мелена научилась соблазнять, заигрывать с пороком, с ума сводить бесстыдством. Вот и сейчас она играла с собой, размазывая соки по половым губкам, и стонала томно, призывно раздвигая ноги. Сучка моя.

Я сорвал бабочку, рывком сбросил смокинг и рванул ремень. Меня вдруг накрыла дикая волна похоти. Захотелось диким зверем на нее наброситься, с первобытной яростью овладеть, сожрать трепетную добычу, но я подавил животный порыв и устроился у нее между ног: поцеловал гладкий лобок и языком провел по всей промежности, невесомо лаская розовую кнопку. Ее вкус изысканной пряностью растекся по нёбу. Бля, так и подсесть на куннилингус можно, хотя раньше вот вообще не жаловал. Брезгливость, чтоб ее!

– Тише, детка, – рассмеялся, когда Мелена высоко подняла бедра стремясь за моим языком. Острее хочет. А острее – это только член. Он у меня заточен как надо. Я лег рядом, перевернув ее на бок, и наконец отпустил бойца на волю. Стиснул крепкие бедра и со стоном врезался сзади, головкой тараня вибрирующий клитор.

– Готова кончить, мышка?

Мелена не ответила, ловя мой ритм. Наверняка, губы кусает от напряжения.

– Или мне остановиться? – я помедлил, хотя у самого сейчас взрыв в яйцах будет. Старые монашки в грязных трусах. Старые монашки в грязных трусах. Обычно это помогает придержать коней.

– Беременных женщин нельзя оставлять без оргазма, – рвано выдохнула Мелена и, поймав мою руку, взяла в рот средний палец: обвела языком и начала заглатывать, будто конец сосет. Меня прострелило от ассоциативного ряда. Еще одной дозой возбуждения накрыло. Я смял ягодицы, вколачиваясь в текущую дырочку на полную, чередуя с жестким массажем клитора. Если бы такая услуга была в прейскуранте цен спа-салонов, то у девок стала бы хитом продаж.

Мелена финишировала первая, тугими стенками стягивая мой болт, ритмично, жарко, сперма фейерверком выстрелила, с искрами и прочей праздничной лабудой. Я прижался губами к основанию шеи, кожу зубами прихватил, красную отметину оставил. Моя.

– Меня мама с детства водила на концерты классической музыки. Она сама была пианисткой. Мне нравилось ее слушать. Когда она играла, то казалась какой-то неземной. Я очень хотела быть похожей на нее.

Я лежал навзничь, Мелена рядом, носом мне в бок уткнулась. Мы просто разговаривали: ни о чем важном, но о самом сокровенном. Мышка делилась прошлым. Хм, меня упрекала, а сама острые углы огибала, как извилистая река. Она зевнула котенком и лениво потянулась. Свободная, расслабленно-пресыщенная, со смелым взглядом и дерзким язычком – такой мне нравилось ее видеть. Больше нет Мелены Берроуз, бледной моли, тени, серой мыши. Правда, мышкой я все равно ее называю, привык.

– Когда ее не стало…

Не стало… – задумался я.

– Ты знаешь, как погибла твоя мать? – осторожно поинтересовался.

– Нет, – шепотом ответила и поднялась, глазами своими ясными завораживая, и слова, как гипнотический бред: – Той ночью я видела ее в последний раз. Отец бил ее, обзывал шлюхой. Так бил, Марк… – взгляд затуманился, увлажнился. Я пожалел, что спросил. – Я пыталась защитить ее, закрыть от него, но не смогла… Больше я не видела маму…

– Не плачь, мышка, – я привлек ее к себе, целуя волосы. Что же за мразь Берроуз? В нем вообще, блядь, хоть что-то человеческое есть?!

– Как ты думаешь, – вдруг подняла голову Мелена, – она может быть жива? Он ведь не стал бы убивать мать своего ребенка? Ведь не стал бы? – а в голосе такая мольба, нужда во лжи. Чтобы продолжать верить в чудо.

Мог, блядь! И наверняка сделал! Он Грея убил! Гордону марать руки не в первой.

– Марк, мы хоронили пустой гроб. Если бы отец убил ее, подстроил аварию или еще что-нибудь, то было бы тело, – зачастила она. – Но его не было! Возможно, он просто выгнал ее, или еще что-то…

– Мелена, – попытался остановить я.

– Если ты думаешь, что он для меня это разыграл, чтобы не считала его убийцей, то ошибаешься. Отцу плевать на мое мнение.

Так, если сейчас узнаю, что он и ее бил, то пристрелю, как бешенную собаку. И похер на мои планы!

– Мелена, – я обхватил ее лицо, жестко фиксируя, чтобы не посмела смягчать правду, – тебя он бил?

Она слабо улыбнулась, потершись щекой о мою ладонь.

– Нет, меня он истязал морально, – и шепотом добавила: – Ты же видел, кого он из меня сделал.

Я прижал ее к себе, укладывая, по самую голову одеяло натягивая. Хватит на сегодня потрясений для мышки.

– Мелена, я обещаю: если твоя мама жива – я найду ее.

Ответом было невнятное бормотание – засыпала она теперь моментально. Я тоже закрыл глаза и так же резко распахнул – в бок что-то толкнуло. Прислушался к ощущениям. Что за полтергейст?! Нет, не приведение это. Это в животе у мышки. Ребенок. Наш ребенок. Мой, – тут же поправился.

Я протянул руку, погладить хотел, но вместо этого сжал в кулак, до хруста, до красных отметин на коже. Это лишняя близость. Ненужная. Слабость, на которую я не имею права. И Мелена – моя слабость, уязвимое место. Теперь я точно знал, когда закончится наша сделка…