Игрек Первый. Американский дедушка - Лев Корсунский Страница 33

3.

Брокгауз вернулся в Воробьевку после отбоя. И вместо того, чтоб идти с повинной головой в свою палату, бодро направился в женскую.

— Куда, котяра! — кинулась к нему бдительная Люсьена.

Шустрый старикан поспешил юркнуть в дамскую обитель.

Кукушка, укрывшись одеялом с головой, всхрапывала во сне. Койка Алевтины была пуста.

Неприкрытый разврат пробудил в медсестре, отнюдь не склонной к аскетизму, отчаянную моралистку.

— Завтра всех мужиков будем кастрировать! — заявление, способное вызвать панику в мужской палате, в женской должно было встретить крики одобрения. Но Кукушка не откликнулась из своего укрытия.

— Где Алевтина?

Впервые Люся увидела Брокгауза в таком волнении.

«Сейчас кондратий хватит дедульку!» — испугалась сестричка, вспомнив о своих служебных обязанностях.

То же самое ужаснуло и Тину, когда она впала в трясучку от страха за свое ненаглядное тело.

«Сейчас дуба дам! Ой, сердце у старикашки тарахтит с перебоями… Идиотка! Влезла в старую вонючую шкуру! Все равно что в помойку! Твое бессмертие закончится этой ночью!»

Сердобольная Люся уложила Брокгауза в пустующую койку.

— Где Алевтина? — в горле у девушки пересохло. Сердце трепыхалось на шее. Воздуха не хватало.

— Лежи, лежи, дедушка…

— Какой я тебе дедушка! — прорезался у Ведьмы дребезжащий, задыхающийся голос. — Я всех баб в вашем дурдоме перетрахал!

«О, боже, — запоздало ужаснулась Алевтина. — Что я такое говорю!»

— Ходок нашелся! — негодующе фыркнула Люся, обойденная мужским вниманием Брокгауза. — Вот через свое котовство и подыхай!

Последнее напутствие сестрички не помешало ее хлопотам по спасению жизни развратника.

— Где Аля?

— Ты смотри! — восхитилась Люся жизнелюбием больного. — Одной ногой уже в могиле, а все бабами интересуется!

— Она не баба… бушка… — язык не слушался умирающего. — Она не бабушка… моя ба… бушка… Арина… Родионовна… в смысле, няня…

— Молчи уж, Пушкин, — спасительница колдовала с микстурой для бедняги. Насильно открыла ему рот, вынула вставные челюсти…

«Какое хамство — лишать девушку последних зубов… — в полуобморочном состоянии затосковала Алевтина. — Как же я теперь выгляжу… — Ее тяжелая деревянная рука поднялась, чтоб ощупать лицо. — Это не я…»

— Доигрался хуй на скрипке! — раздался совсем рядом знакомый женский голос. И сразу же издал рвотный звук:

— Ку…

— А дальше? — всполошилась Люся.

— Ку…

— Замолкни, накаркаешь!

Кукушка и так молчала, больше ей накуковать было нечего.

«Приказываю похоронить меня с воинскими почестями… у Кремлевской стены… плача… Китайской стены… — прорезался незнакомый глухой голос в сумерках, опустившихся на Алевтину, — и произвести… произвести… меня посмертно в генералы… Отставить. Произвести салют из пушек победы… Над могилой главного чекиста Советского Союза…»

Кукушка впала в мизантропию, как всегда с ней случалось, если будущее, предрекаемое ею, бывало недолгим.

— Ку… — всей душой стремилась она превозмочь смертельную немоту. — Ку… — снова споткнулась предсказательница о замысел Создателя. — Ку…

— Ни куя! — истошно выкрикнула Люся.

Она самозабвенно спасала больного, от которого даже небо уже отвернулось.

Порой Спаситель благосклонно взирает на самонадеянные попытки двуногих его перехитрить. Слипшиеся вены Брокгауза приводили Люсю в отчаяние. Синие губы беззвучно шевелились:

— Ку… ку…

«Бедолага пытается поднять себя за волосы…» — догадалась сестричка, делая умирающему массаж сердца.

Принявшись за искусственное дыхание рот — в-рот, Люся обнаружила, что язык оживающего больного проник ей в рот, а его безжизненная рука громадным пауком медленно поползла по ноге барышни вверх.

Медсестра считала секс лучшим способом реанимации. Особенно если он лишил жизни. Клин — клином.

4.

«…Тиночка, никогда не залезай в чужое тело… — услышала Ведьма глухой, как из бочки, голос своей матушки, — это хуже любой эмиграции… Тело, как и Родина, дается человеку один раз… — Старая ведьма была патриоткой и изводила девочку нравоучениями. — Говорила я тебе: не слушай ихнюю музыку! Доигралась! В мужика влезла и не знаешь, как вылезти… Кого я учила, что каждый мужик — это ловушка…»

«Замолчи, мама! — огрызнулась Алевтина. — Без тебя тошно! Я человека от тюрьмы спасла…»

«От тюрьмы и от сумы не зарекайся… — снова занудила матушка свои нотации. — И от смерти в мужике. Сколько баб в мужиках перемерло!»

«Если ты не замолчишь, я умру…»

«Если замолчу — тоже помрешь! А мы с твоим папочкой всегда хотели, чтоб ты померла умной девочкой…»

Истерический фальцет матери перекрыло стариковское дребезжание.

«Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство! Лаврентий Палыч, я у вас на коленях сидел… еще курсантиком с бантиком… когда вы у Иосифа Виссарионовича на коленях сидели…»

Немощная конечность Брокгауза, совершив восхождение по Люсиной ноге до истоков, замерла, осознавая, куда ее занесло.

Медсестра знала: если похабные щупальца сбросить, как гада, больной умрет.

Рука умирающего жила своей жизнью, возможно, надеясь уцелеть после смерти человека.

Обследовав окружающий мир во всех подробностях, живая рука уразумела, что попала в райские кущи. Но насладиться ими была бессильна.

«…Лаврентий Палыч, сидя у вас на коленях, я узнал, что вы дама… У вас такая мокрая, мохнатая… Прямо загляденье… Это государственная тайна! Буду хранить вечно!» — последнее, что донеслось до Алевтины.

Рука больного с глухим стуком упала на пол.

5.

Лейтенант Мухин доверительно сообщил майору Коробочкину, что полковник Судаков умер.

Привыкший к тому, что хитрован ничего не делает просто так, Станислав Сергеевич сразу стал думать: зачем старому бесу это понадобилось? Хочет свалить к невидимкам? Неужели там лучше? Означает ли дезертирство чекиста, что Коробочкин одержал над ним верх?

Сыщик очнулся. Безумие, которое он представлял себе в виде громадной черной птицы, уже накрыло его своим крылом.

Судаков умер, потому что умер. Он не дьявол. У него есть сердце, почки, печень, гениталии… Любой из этих органов мог отказать. И дядя, сам того не желая, отправился на тот свет.

С трудом сохранив остатки разума, Станислав Сергеевич испустил вздох облегчения.

«Но на том свете Судаков мне еще покажет!»