Когда ты будешь моей - Юлия Резник Страница 32

— Угу. Норман Джонс. Он со мной солидарен. Пора заканчивать эти спекуляции.

— Ладно…

— Ты не против, если под текстом сообщения я опубликую наше с Полинкой фото?

Марьяна соглашается не сразу. Несколько секунд она просто молчит, разглядывая свои пальцы. Вижу, что ей нелегко дается это решение.

— Если ты уверен, что ей это не навредит.

— Спасибо.

Это короткое слово не в силах выразить мою благодарность. Я перехватываю ладошку Марьяны, подношу к губам и осторожно целую.

— Тебе не за что меня благодарить, — шепчет она. — Ты… имеешь на это право, может быть, даже больше, чем я сама…

Качаю головой:

— Не надо. Не думай об этом.

— Я не могу. Я каждый день живу с осознанием, что, если бы не ты, Полинки бы не было. Ты… тот, кто спас ее.

Ох, черт. Это, конечно, приятно… А еще трогательно так, что у меня щиплет в носу, и я боюсь разрыдаться, как последняя тряпка. Сжимаю тонкие пальцы Марьяны чуть крепче. Я просто не могу сейчас выпустить её руку.

— А помнишь, как я провалилась под лед? — вдруг спрашивает Марьяна и поворачивается ко мне. Этот вопрос звучит особенно неожиданно, учитывая тот факт, что никогда раньше мы об этом не вспоминали.

Порой мне вообще кажется, что тот зимний, наполненный тягучим ужасом день мне просто приснился. Эти кошмары… они ведь возвращаются ко мне по сей день.

— Такое забудешь…

— Ты ведь и меня спас. Не только Полинку…

Сглатываю. Переплетаю наши с Марьяной пальцы и возвращаюсь на годы назад.

Мне удается вытащить ее далеко не сразу. Лед ломается, и мне нужно быть осторожным, чтобы самому не попасть в ловушку. Вытаскиваю её медленно, пальцы замерзли так, что уже не слушаются. И больше всего я боюсь не удержать ее руку. К берегу добираемся ползком. Точнее, ползу я и тащу за собой Марьяну.

— Не засыпай! Слышишь?! Говори со мной! Скажи мне хоть что-нибудь! — хриплю, выпуская облачка пара.

— Х-холодно…

— Сейчас согреешься! Залезешь под одеяло, бахнешь коньяку… — несу какой-то бред, с трудом достигаю берега и замираю на секунду, мобилизуя силы.

— Нет…

— Да! — Подхватываю ее на руки.

— Нет. Коньяку… мне нельзя.

Открываю рот, впиваюсь в ее посиневшее лицо недоверчивым взглядом и медленно-медленно выдыхаю. Похоже, моя взяла! Иначе с чего бы ей отказываться от спиртного? На улице страшный холод, а у меня внутри будто костер пылает. Огромный, выше неба, костер. С трудом поднимаюсь по ступенькам, толкаю дверь и, не разуваясь, несу Марьяну к первой попавшейся батарее.

— Снимай!

— Ч-что?

— Снимай одежду.

Я помогаю ей избавиться от ледяных, вымокших насквозь тряпок. Стуча зубами, раздеваюсь сам. Руки болят до слез, пальцы отказываются гнуться, я чертыхаюсь и злюсь. А еще боюсь… Так боюсь, господи!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты помнишь, что нужно делать при переохлаждении?

— Что? — она смотрит на меня стеклянным, ничего не понимающим взглядом.

— Что нужно делать при переохлаждении? Помоги мне! Ты — врач. Сам я не справлюсь. Просто скажи, что мне нужно сделать!

— Теплое… питье и п-постепенное… согревание.

Прямо в одеяле подхватываю Марьяну на руки и несу в кровать. На всякий случай укрываю ее еще и пледом. Несусь в кухню, завариваю полный заварник травяного чая. Возвращаюсь в спальню. Если честно, держусь на чистом адреналине. Глаза слипаются.

— Я могу потерять малыша, — вдруг шепчет Марьяна.

Из моих рук выпадает ложка и со звоном ударяется о фарфоровую чашку. Качаю головой:

— Нет. Такого не будет.

— Откуда ты знаешь?

Марьяна вскидывает на меня мутный взгляд и слизывает первую сорвавшуюся с ресниц слезу.

— Я не позволю. Слышишь? Я не позволю, чтобы это случилось.

Мне похрен, как глупо и самонадеянно это звучит. Я не позволю… и все! Не позволю…

Протягиваю ей чашку, в два глотка осушаю свою. Не снимая полотенца с бедер, натягиваю сухие боксеры и осторожно сажусь на край.

— Я лягу к тебе. Это поможет нам согреться.

— Х-хорошо, только…

— Я не трону тебя. Клянусь.

Она кивает и закрывает глаза. Когда я забираюсь под одеяло и осторожно обхватываю ее руками, Марьяна напряжена, как тетива. Но постепенно усталость берет свое, и она засыпает. Я осторожно укладываю руку ей на живот. Если начнутся спазмы — я почувствую, ведь так? Наверное, самым правильным сейчас было бы отправиться в больницу. Но у меня просто нет сил вести машину. Меня вырубает на ходу. В тепле противостоять этому практически невозможно. И в какой-то момент, убедившись, что Марьяна в порядке, я тоже проваливаюсь в сон.

В действительность меня возвращает резкий сигнал клаксона. Плавно нажимаю на газ и, проехав с десяток метров, включаю поворотник.

— Эй, милая, мы приехали, — окликаю Марьяну.

— Да? Прости. Задумалась…

— Пойдем, — машу головой и первым выхожу из машины. Марьяна выпрыгивает следом, не дожидаясь, пока я ей открою, и с видимым интересом оглядывается по сторонам.

— А где все? — спрашивает, когда мы заходим.

— Да я тут всех разогнал по случаю нашего визита, — чешу в затылке и, отодвинув завешанный полиэтиленом проход, пропускаю Марьяну в готовую часть помещения.

— Боишься, что я тебе таки наваляю?

Оглядываюсь, не совсем уверенный, что правильно уловил ее настроение, и хмыкаю. Ну, надо же! Таки шутит. И черти в глазах — тому подтверждение. Недоверчиво качаю головой. Знаете, она поразительная женщина. Сильная, цельная, настоящая… Это то, что я люблю в Марьяне, наверное, больше всего.

Дергаю молнию на куртке и развожу руками:

— Я весь твой, детка. Ни в чем себе не отказывай.

Кажется, мне удается её смутить. Я почти уверен, что ее щеки порозовели, прежде чем она отвернулась.