Скрытые чувства - Юлия Резник Страница 30

Это ведь действительно нормально, когда мужчина готовит для тебя ванну? Когда он, сидя рядом, подливает в пузырящуюся воду джакузи еловый экстракт, обещая, что тот поможет мне справиться с нервами. Или когда он сам перестилает пропитанные потом простыни и кутает меня в плед? А утром, чертыхаясь, готовит завтрак…

Мне так хорошо в этом сотканном из заботы и слепого обожания коконе, что все мои тревоги сходят на нет. Я лежу в плетеном гамаке, натянутом между двух вечнозеленых деревьев, смотрю на проплывающие облака и понимаю, что уже тысячу лет у меня на душе не было так спокойно.

Переворачиваюсь на бок и гляжу на сидящего в садовом кресле Ивана.

– Что читаешь?

– Набокова, – усмехается он.

– Неужели «Лолиту»? – хулиганю я, подперев ладонью щеку.

– Не угадала. «Дар».

– Хм… Почитаешь мне?

Иван удивляется. Но послушно возвращается к тексту и действительно начинает читать с того момента, на котором, видимо, остановился. Я засыпаю, убаюканная легким покачиванием гамака, шелестом ветра в кронах и его тихим бархатным голосом.

Я готова целовать ему ноги за то, что он, будто понимая, как тонка сейчас грань, ничего у меня не прося, дает мне так много.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Меня будят звуки стучащего по разделочной доске ножа. Я лениво приоткрываю глаз. Князев в майке с глубокими вырезами на плечах и в трикотажных шортах что-то готовит на летней кухне, оборудованной под навесом.

– Тебе помочь? – кричу я, приложив руку козырьком ко лбу.

– Нет. Отдыхай.

Ну, отдыхай и отдыхай. Некоторое время я просто лежу, вслушиваясь в голоса и смех, доносящиеся с соседского участка. А когда становится скучно – открываю Инсту. И в одном из первых сообщений в ленте вижу… свою мать в компании одного мегапопулярного писателя! Ну и ну! Резко сажусь, отчего гамак наклоняется, и я едва не падаю вперед носом. Звоню матери, но та не отвечает ни на первый звонок, ни на второй, ни на третий. Мне хочется подробностей, а их нет!

– Жанн, давай за стол. Все уже готово.

Мы ужинаем с Иваном, болтаем. Я прошу вина, он приносит. Но сам не пьет и внимательно следит за тем, чтобы я не хватила лишнего. Аргументируя это тем, что у меня еще не вполне окрепший молодой организм. Что я еще расту, и мне вдвойне вредно. Показываю ему язык, но осекаюсь, поймав на себе его потяжелевший, понятно по какой причине, взгляд.

– Хм… Я же до матери так и не дозвонилась, – быстро перевожу тему и утыкаюсь в телефон. И не напрасно. Мама принимает вызов. – Ну, наконец-то! Я тебе весь вечер звоню! Где тебя носит?! Я уже не знала, что думать!

– Ну, во-первых, здравствуй. А во-вторых, что за срочность? Второй час ночи. У вас там что-то случилось?

– У нас? Да что тут может случиться? Скука смертная, – кошусь на Ивана, который смотрит на меня, сложив на груди руки. – А вот у тебя, я смотрю, жизнь бьет ключом. Рассказывай, как ты с ним познакомилась?! И почему мне ничего не сказала? Тоже мне – партизанка.

– Постой. Я не совсем понимаю, о чем ты?

– Вообще-то – о ком. О Тушнове, конечно. Я тебя сразу на его фото узнала!

–  И ты поэтому мне звонишь? Всего-то?

– Всего-то?! Можно подумать, ты каждый день тусуешься со звездами!

– Ну, может, и не каждый. И не тусуюсь я... Тушнов наш клиент. Вот и все.

– И как он? Ты с ним говорила? Он такой же красавчик, как на фото? У нас полкурса по нему сохнет.

Иван вздергивает бровь. Тянется к моим ногам, которые я водрузила на специальную скамеечку, обхватывает пальцами щиколотку и начинает поглаживать чуть выпирающую косточку. Ничего такого в этом вроде бы нет. Но меня что-то настораживает в его взгляде. Он как будто горит… Мне страшно остаться с этим взглядом наедине. Поэтому я затягиваю разговор с матерью, прошу ее взять у Тушнова автограф и всячески паясничаю по поводу его мифического гейства.

– Так что там за красавчик? – интересуется Иван будто вскользь, стоит мне отключиться. Спокойный голос, спокойные движения… Так почему же мне кажется, будто меня заперли в клетке с волком, который бьет хвостом по бокам и скалит зубы?

– Да так. Один писатель. Дмитрий Тушнов. Ему фирма матери организует отдых на Занзибаре.

– И что же? Тебя тоже не миновала эта хворь?

– Какая хворь? – я удивленно хлопаю ресницами.

– Ты ж говоришь, что у вас полкурса по нему сохнет.

– Нет.

– Не сохнет?

– Не сохну я! Постой… это что сейчас было?

– А на что похоже?

– На сцену ревности, – я даже смеюсь – настолько дикими кажутся мои мысли, когда я их озвучиваю. А он… Он нет. Он не смеется.

– Я не тот человек, который бы стал устраивать сцены ревности.

Я моргаю. Понимая, что да… Он не станет устраивать сцен. Он просто перегрызет глотку. За то, что считает своим.

Воздух между нами будто становится гуще. И все меняется в один момент. Ночь сметает своим плащом мою расслабленность, обнажает то, что за нею пряталось. Неизбежное…

Князев протягивает руку. Я послушно вкладываю в нее свои дрожащие пальцы. Он сейчас похож на демона, что пришел по мою душу. Мне бы бежать от него со всех ног. Но меня затапливают благодарность и нежность к этому человеку. А еще безграничное уважение, что он может любить так, как я пока не умею… И я тянусь, тянусь к нему, наплевав на последствия. Иду за ним в дом. Поднимаюсь по ступеням в спальню. Раздеваюсь, не дожидаясь просьбы. И замираю в центре комнаты. Он тоже раздевается сам. Ни на секунду не отпуская моего взгляда. Подходит близко. Целует жарко, зафиксировав рукой подбородок. Отстраняется и опускает взгляд. Не знаю, что такого Иван находит в моей плоской груди. Но он залипает на ней каждый раз. Сжимает между пальцев соски и оттягивает их, и выкручивает… Так, что становится немного больно. Я всхлипываю. Он тут же отдергивает руки. И, как мне кажется, не в силах скрыть досады от того, что хватил лишку, командует хрипло:

– На живот.

Вдох умирает в легких. Глаза широко распахиваются. Но, загипнотизированная его не терпящим возражений тоном, подхожу к кровати и укладываюсь именно так, как Иван сказал. Чувствую, как едва заметно прогибается матрас, когда он, опираясь на колено, усаживается рядом, как этим же коленом он настойчиво разводит мне ноги.