Приватный танец. Часть 1 - Вероника Карпенко Страница 3

Все происходит слишком быстро. Марат спотыкается и падает, с глухим стоном, проезжая остаток пути на брюхе. А я… с разбега налетаю на бритоголового амбала, возникшего точно из-под земли. Пропахшая куревом огромная ладонь намертво запечатывает мой рот, а вторая рука с такой силой сжимает грудную клетку, что я едва не теряю сознание.

— Вот так! — как будто в тумане, доносится незнакомый мужской голос, — Угодили птички прямо в клетку!

Я даже не пытаюсь сопротивляться, бесполезно. Силы отнюдь не равны! Я лишь хочу нащупать взглядом Марата… Где он? Я его не вижу! Между тем, мой палач разворачивается на 180 градусов, и кровь в моих венах холодеет…

Марат лежит на земле, корчась от боли. Двое громил что есть мочи колотят его ногами. Я никогда прежде не видела, как бьют людей. И сейчас мне кажется, что все это страшный сон. Это не может быть правдой! Они же убьют его! Я собираю силы в кулак, но «железный капкан» только крепче сжимает меня. И кажется, кости мои трещат и вот-вот лопнут. Из глаз катятся слезы. Я безвольно мычу, наблюдая самую жуткую картину в своей жизни.

После мучители отступают назад, а он лежит. Он не встает… Первая мысль пронзает меня насквозь, и я в ужасе зажмуриваюсь, пытаясь прогнать её прочь. Он умер… Он уже не встанет!

— Марат, Марат, — с сожалением произносит кто-то.

Первое, что я вижу, снова открыв глаза — брата. Он сидит, с трудом удерживая равновесие, харкая кровью на траву. Живой… Живой! Я выдыхаю с облегчением. Его лицо разбито всмятку, вместо глаза кровавый пузырь, а изо рта сочится алая пена. Но он живой!

Жуткая пелена спала, и я вижу мужчину. Он стоит поодаль, вполоборота ко мне. Оттого сложно рассмотреть его лицо. Мне лишь видно профиль — нос с горбинкой, высокий лоб, жесткие отброшенные назад волосы с заметной проседью. Он высокий, длиннополое черное пальто скрывает фигуру. Кто он? Явно не один из них. Держится в стороне, боится запачкать руки…

Марат, наконец, обретает способность говорить:

— Олег, ты же дал мне время, — в его голосе слышится мольба. Хриплый, слова едва различимы…

Мужчина подходит ближе, чуть наклоняется к нему и вкрадчиво произносит:

— Да, я дал тебе время. Но не для того, чтобы ты подчищал концы, а чтобы ты нашел деньги.

Тон его спокойный и даже чуть насмешливый, будто речь идет о чем-то обыденном.

— Нет, ты не правильно понял… С чего ты взял? — принимается оправдываться Марат, перемежая слова кровавым кашлем. Кажется, ему выбили зуб…

Мужчина делает едва заметный знак парням, и те, как по команде, хватают брата за руки, наклоняют его к земле. Он вновь закашливается и протяжно стонет.

— Где деньги, сучонок? — вопрошает человек в пальто.

Марат смотрит на меня… Одним, пока еще целым глазом. В его взгляде смесь боли и страха! Мужчина с любопытством оборачивается…

— А кто это у нас здесь? — удивленно произносит он, подходит ближе… И с каждым его шагом мое сердце бьется все сильнее.

— Не трогайте её! — хрипло выкрикивает ему в спину Марат. Но его никто не слышит. Мужчина останавливается в двух шагах. У него жесткое, словно выточенное из камня, лицо, узкие губы выгнутые дугой, широкий подбородок, орлиный нос и глаза… Темные, окруженные сетью мелких морщинок, они смотрят хищно, оценивающе.

— Твоя девушка? — кидает он через плечо, оказавшись совсем рядом. Так близко, что я слышу его запах, горький, древесный аромат с привкусом алкоголя. Он не касается меня, а только смотрит. Но от этого взгляда все мое тело, от макушки до самых пяток, покрывают мурашки.

Жестом он подзывает, и один из парней выпускает Марата, направляется к нам. Мужчина отходит в сторону, а его дрессированный пёс тем временем принимается отработанным жестом расстегивать мою куртку. Пока еще плохо соображая, что происходит я, тем не менее, делаю попытку протестовать, но тщётно. Руки заломлены за спину, а рот запечатан все той же вонючей пятернёй.

— Не трогайте её! — слышу я, как будто сквозь сон, голос Марата.

Но никто не обращает внимания… Животом я ощущаю прохладу, и понимаю, что тонкий трикотажный свитер задран кверху, и от наготы меня отделяет прослойка белого кружева. Парень, что раздевал меня, отступает назад, и я снова могу видеть брата. Он лежит, придавленный коленом к земле, к горлу его приставлен нож…

— Красивая, — произносит человек в пальто. Брат рычит, глядя на меня, дергается, как будто в предсмертной агонии, и выдыхает:

— Это моя сестра! Она ни при чём! Пожалуйста, Олег, не трогай.

Мужчина оборачивается, на его лице мелькает досада.

— Сестра? — он вздыхает, и вновь обращается к Марату, — Тогда тебе лучше отвернуться. Хотя… можешь понаблюдать.

Я с трудом осознаю происходящее, едва ли могу догадываться, что он имеет ввиду. А потому зажмуриваюсь, ожидая, что сейчас мой живот пронзит резкая боль от удара, или того хуже — лезвие ножа… Но, взамен этому чувствую, как левую грудь накрывает горячая мужская ладонь… Она поддевает пальцем кружево и тянет вниз, оголяя тело. Проделав то же самое с правой грудью, не отстраняется, а продолжает поглаживать твердые от холода соски.

Марат что-то кричит, но его крик, прерванный ударом, тонет в гулком сумраке моего сознания. К животу вновь прикасаются руки, еще и ещё… Грубые мужские ладони жадно мнут мои груди, больно выкручивают соски. Я всхлипываю, не открывая глаз, не желая видеть. Это сон, всего лишь жуткий сон! Он скоро кончится… Еще немного! Господи, если бы только не слышать. Не слышать его криков, этих стонов. Кажется, они снова бьют его?

Мою шею сжимают тисками и я уже не чувствую ни холода, ни страха… Мне всё равно! Только бы это быстрее закончилось. Кто-то расстегивает мои джинсы, просовывает ладонь между ног, сжимает, сминает пальцами прикрытую тканью плоть. Грубые холодные руки шарят в трусиках…

— Какая сладкая сосочка! — слышу я, не открывая глаз их шепот у лица. Запах пива, пота и сигарет душит меня! Чей-то мокрый противный язык скользит вниз по шее, достигает груди… Пальцы, царапают кожу. Противно! Боже, как противно…

— Ну, хватит! — звучит сбоку.

Мой мучитель неохотно отстраняется, отпускает грудь.

— Бля, Косарь, ну че за фигня! — отзывается амбал у меня за спиной.

— Сказал, хватит! — слышу я, — В машину её!