12 месяцев. Необычные эротические приключения - Генрих и Ксения Корн Страница 3

Я, жадно, залпом, выпив, даже толком не почувствовав вкус вина, рассмеялся. Мне было так смешно, что ну никак не сдержаться. Моим гостям могло показаться, что я так сразу опьянел, но меня это совсем не волновало. Впрочем, может, я и вправду был пьян.

– Простите меня, – немного успокоившись, сказал я. – Я объясню свой глупый смех. Посмотрите вокруг. Вот это и есть моя жизнь, «радостная и счастливая». Моя Вселенная – этот несчастливый, забытый богом, грязный и неприветливый город. В нём есть мой затерянный мирок – этот проулок в бедном и жутком районе люмпенов и дегенератов. В проулке стоит мой дом, старинный, обшарпанный и одряхлевший. На четвёртом этаже – кстати, он переделанный тыщу лет назад под жильё чердак, на котором когда-то жили крысы, – есть моя квартира. Но это коммунальная квартира, в ней несколько комнат, в них, как вы успели убедиться, живут пьяницы и уголовники. Среди прочих есть и моя комната. Вот она. Каморка, десять квадратных метров. В ней стоит вот этот стол. Четыре облезлых стула. Рядом та кровать, которой я гожусь в правнуки. На ней до меня спал дед-алкаш. На ней он и умер как-то от перепоя. Правда, кровать мне нравится. Она широкая, мягкая, мне снятся на ней иногда очень хорошие сны. У той стены стоит шифоньер, его скрипучие дверцы не закрываются. Ну что ещё? Занавеска, загораживающая угол, за ней у меня кухонный шкаф и раковина с грязной посудой. Там же отхожее ведро, мой туалет. Это моё исподнее. Да, и ещё окно. Оно выходит во двор, на помойку. И вы знаете, отчего мне смешно? Я вдруг понял, что эта комната и есть я. А вокруг неё вся моя жизнь. Она такая радостная и такая счастливая, что мне трудно сдержаться от смеха. Но простите меня, пожалуйста. Я смеюсь не над вашими словами, а над самим собой. Этот смех, по правде, просто ширма, вроде той занавески, чтобы скрыть мой стыд перед вами.

– Не надо стыдиться, это пустое, – Ксения улыбнулась, и улыбка её была похожа на солнце, вышедшее из-за чёрных грозовых туч, какие я так старательно выплёвывал на чистое голубое небо её пожелания ко мне. – Ты не комната. Ты – Вселенная, в ней весь этот город лишь пылинка, которую ты можешь сдунуть с себя, когда захочешь. Не ты в мире, а ты – мир. Что такое жизнь человека? Это счастливый билет, один единственный шанс на миллион. Сколько сперматозоидов стремилось к яйцеклетке, чтобы ты мог появиться здесь? И только один победил. Это ты. Ты победил. Твоя победа абсолютна и пересмотру не подлежит. И теперь дело за малым – распорядись своей жизнью человека как победитель, а не проигравший. И для начала не забывай никогда о своей победе, живи с мыслью о ней. И ты очень скоро увидишь, что твоя жизнь – радостная и счастливая. Потому что только такая и может быть у победителей.

– Вашими бы устами… – ухмыльнулся я снисходительно, тут же мысленно выругавшись на эту свою вырвавшуюся невесть откуда дурацкую снисходительность.

– А чего ты хочешь от жизни? – спросил меня Генрих.

– Да ничего особенного. Хочу быть успешным и богатым, хочу встретить девушку, которую этот мир создал для меня. Именно для меня и только для меня – ни для кого больше. Мою девушку.

Генрих тоже ухмыльнулся, и его ухмылка обидела меня, потому что она вовсе не показалась мне дурацкой.

– «Мою», – передразнил он, но по-доброму, как заботливый отец. – Эти все «мне», «меня», «моё» проявления мелкого собственничества, Ян, болезни, от которой страдает эго, маленькое человеческое «я». Осознай: нет ничего твоего. Ты пришёл в этот мир ни с чем, ни с чем и уйдёшь. Даже тело, которое ты носишь здесь, тебе не принадлежит, потому что ты не принёс его оттуда, откуда пришёл, и не сможешь забрать его с собой туда, куда уйдёшь. Так какой смысл страдать, удерживая неудержимое? Отдай своё маленькое «я», и ты откроешь в себе большое «Я». Такова великая истина: отдавая – приобретаешь. Отдав всё – всё приобретёшь. Осознав это, ты узнаешь тайну, которую нельзя говорить.

Он впервые назвал меня, как Ксения, Яном, и я как-то странно почувствовал себя не собой, а кем-то другим, и испугался этого.

– Но зачем тогда вся эта жизнь, если ничего не хотеть и ничего не иметь? Тоска смертная… В аду и то веселей.

– Ты сейчас и есть в аду. Весело тебе?

– То есть как это я сейчас в аду? – не понял я, хотя, по правде, я и прочее понимал с трудом. – Ад бывает после смерти как божие наказание за грешную жизнь. Я же не образно, я тот, настоящий, ад имел в виду.

– Я тоже про тот самый ад. Ты жил, грешил, потом умер и попал в ад. Вот ты здесь – в аду. Бог тебя наказал. Всё по твоей схеме.

– Но в аду адские муки, человек страдает!

– Так ты и страдаешь. Разве нет?

– Но… я же ничего не помню… Я же должен помнить тогда всё это – как я жил, как я умер, как бог выносил вердикт или что-то вроде того.

– Ты забыл это.

– Почему? – удивился я. – Разве такое можно забыть?

– Во сне ты всё забываешь, – вздохнул Генрих, разливая вино в стаканы. – Как бы ни был тяжёл твой день, ты приходишь домой, ложишься спать, засыпаешь и уже не помнишь ничего. Но вот – вдруг в ушах и глазах забрезжит нечто иное: яркое, сильное и живое. Так бывает, когда сквозь сон, поверх него, слышишь звуки реальности, когда глаза ещё закрыты, но уже видят свет настоящего. Тогда, на исходе сна, ты ясно осознаёшь, что спал, и вот теперь проснулся и можешь открыть глаза. Если хочешь, Ян, ты можешь открыть глаза прямо сейчас. Ты же уже знаешь, что это всего лишь сон.

– Ерунда какая-то… – вырвалось у меня, будто это и не я сказал, а кто-то другой, живущий в моей голове, и охватил страх.

За окном вечер незаметно перешёл в ночь. Тёмную и вьюжную. Ветер, завывая, мощными порывами сотрясал старые рамы, отчего стекло на них звенело, издавая странные звуки, в которых мне чудились непонятные слова, точно заунывная монотонная молитва.

– За что выпьем, Ян? – вывела меня из оцепенения Ксения.

Я взял стакан и, подумав, сказал:

– Хочу за вас выпить. Благодарю вас за то, что украсили собой тьму моего одиночества. Кстати, если не секрет, скажите, кто вы?

Ксения рассмеялась.

– О, это долгая история! Если же коротко, то я занимаюсь чем-то вроде психологии, мне тридцать один год, я замужем за Генрихом. Когда-то я была на грани гибели, и Генрих спас меня, вдохнул в меня жизнь. С тех пор я счастлива.

Генрих смотрел на меня остро, как тогда, в первый раз, когда мы встретились в парке.

– Я завидую вам, Генрих, – смутившись, признался я.

– О, нет. Это не ты завидуешь, это завидует твоё эго, маленькое «я». Оно страдает от того, что не может иметь, имея же – боится потерять. Но стоит тебе отпустить это, как произойдёт то, что все называют чудесами. Ты откроешь в себе большое «Я», которое, не имея ничего, имеет всё, что только ни пожелает.

Сказав это, Генрих встал, подошёл к окну и, открыв форточку, закурил. Помолчав, он добавил:

– Мы намерены переночевать у тебя. Что скажешь?

Я чуть не поперхнулся вином.