Эммануэль. Верность как порок - Эммануэль Арсан Страница 28

Марк ушел, не позволив себе ни капли эмоций. Но Эммануэль знала:

«Он думает: я говорю серьезно или просто забавляюсь, подвергая его испытанию? Он хочет выиграть немного времени, чтобы не отдавать отчета в том, что мое предложение – реальность. Неважно! Хочет он того или нет, он не сможет уничтожить мою идею, которую я ему озвучила. Он будет о ней думать сегодня и все последующие дни. Причем, боюсь, это продлится достаточно долго: я устроила ему основательную взбучку!»

* * *

Она оперлась подошвами ног о балюстраду, качнулась вперед на своем кресле из тростника и начала монолог:

«Я не уверена, что все пройдет как по маслу, но оставлять все как есть невозможно. Я боюсь хаоса. Мужчины и женщины созданы для того, чтобы делать друг друга счастливыми, неправильно лишать их внимания».

Она посмотрела на свою кожу, которая постепенно возвращала свой цвет.

«В это время дня цвет, хорошо гармонирующий с синевой неба, был бы как нельзя кстати. Надо было взять у Лукаса еще таблеток для смены цвета».

Затем она опомнилась и подумала:

– М-да! Нельзя допускать, чтобы эта забава стала для меня наркотиком, пусть и эстетическим. Нельзя попадать от него в полную зависимость. Свобода – хрупкое благо. Обретать привычку – значит стареть. Старики – самые несвободные живые существа.

Она потеряла равновесие, упала, вновь встала, затем поставила поудобнее свое кресло, съела яблоко и вернулась к своей мысли:

«Если ты считаешь себя неспособным на что-то новое – это значит, что твой потенциал уже иссяк. Дойти до границы можно лишь тогда, когда ты не останавливаешься на своем пути, познавая одну неизведанную вещь за другой».

Эммануэль наконец смогла сформулировать свою идею:

– Вот какой символ я должна предложить Лукасу! Ему нужно прибавить к Гелиаку мой личный математический амулет: μx. Это придаст его изобретению больше значимости, чем его отвратительная восьмерка.

Она подумала: «Надо бы сначала спросить, что об этом думает Пэбб. Но не сразу. Сначала мне надо обсудить с ним более важные темы».

Лежа на солнце обнаженной, она решила поиграть со своей грудью, затем с волосами на лобке и клитором.

«Теперь, начав, – поняла она, – я не остановлюсь».

И девушка решила: «Я не остановлюсь, пока не узнаю, смогу ли сегодня кончить по-другому, не так, как вчера. То есть я не знаю, когда остановлюсь, потому что не соблюдаю границ. То есть, конечно, границы у меня есть, но, пока я о них не думаю, они все время отступают».

Она заметила, что уже много раз использовала глагол «знать». Как много значил для нее этот глагол! Страстное желание знать было самым сильным из всех ее желаний. Но еще важнее также было осознание своего неведения. Она принимала его без грусти и была горда своим неведением, его величием.

«Каждый день говорить себе: «Я еще ничего не знаю, мне только предстоит все узнать» – вот как лучше всего прожить свой век. Я не знаю, сделают ли другие солнца меня еще счастливее. Важно, что я хочу это узнать, и я сделаю все, чтобы открыть это».

Она развела ноги настолько широко, насколько позволили мускулы, и приподняла свое влагалище вверх.

«Быть ученым, – продолжила она, думая о Лукасе, – не означает знать. В семнадцать лет я знала все, годом спустя я уже так не думала. Я не знала ничего. Я была ученым, я им и осталась».

Эммануэль почувствовала покалывание в сердце, когда к ней пришла следующая мысль:

«К несчастью, Марк, возможно, из тех, кто начиная с определенного возраста – а ведь он все-таки на семь лет старше – поддерживают в себе иллюзию, что все знают, и не пытаются научиться чему-либо еще? Это ужасно! Нет, я преувеличиваю. Это вовсе не потому, что он хочет заниматься любовью лишь со мной – или думает, что хочет, – а потому желает, чтобы я не считала его испорченным».

Мысль, которая не активизировала пальцы, лежавшие на лобке, была ограниченной мыслью, посчитала Эммануэль. Зачем же ею тогда довольствоваться? И она продолжила не спеша себя ласкать. Этим утром она никуда не торопилась. У нее не было незавершенных заказов, а намеченный визит она успешно нанесет в начале второй половины дня. Ничто ее не обязывало жертвовать настоящим в пользу будущего, которое она могла организовывать как сама того хотела.

«Бог знает, почему как в школе, так и в обществе меня упорно убеждали, будто, чтобы что-то заработать, нужно чем-то пожертвовать! Причем не так важно чем: важна жертва. Общество работает лишь благодаря жертвам. И жертва, о которой оно заботится тщательнее всего, безумнее всего, – это брак. Точнее, жертвами брака становятся и муж и жена. Свобода их желаний сводится на нет».

Эммануэль кончила. Подходящий момент, чтобы прочитать стихи, которые нравятся и ей, и Марку. И Дьёэду тоже, вспомнила она.

По жилам молния – мной обладавший яд.

Для скрытных девственниц огни его таят

Угрозу ревности – к кому же я ревную?

О боги! Ощутить в себе сестру иную… [24]

«Ревность важнее всего для ритуала жертвования желанием, – продолжила медитировать она. – Это самое успешное самоубийство. А Марк – наименее подходящий для него человек. Итак, он не ревнив и пытается произвести на всех, и на себя в том числе, такое впечатление. Но меня он не сможет обмануть!

В большинстве семей любовь рассматривается как болезнь, передающаяся половым путем, а свадьба считается лучшим презервативом. Нужно быть осмотрительным, чтобы ее не пропустить! Но Марку неведом страх. Он женился на мне не затем, чтобы я служила ему презервативом.