Двойной порок. Измена - Анна Штогрина Страница 28

В голове вспоминал, как впервые увидел ее в легком сарафане и балетках. Когда она такая восторженная и счастливая спешила к Алику возле военной части. Как тогда смотрел и забыл, что надо дышать чтоб жить. С того момента, как потонул в ее карамельном сладком взгляде, понял, что только она мне теперь для жизни нужна. Красавица — мой кислород. И ей хотелось дышать.

А потом вообще события калейдоскопом горячих картинок замелькали в воображении. И как в душ она ко мне сама вошла. А я тогда впервые в нее вошел. Как трахал ее самозабвенно. Ведь мечтал об этом все гребанные дни после того, как увидел ее голой с крысой в руках.

Гребанная ведьма! Приворожила!

Только о ней думалось. И сразу тяжесть свинцовая по яйцам давила. Раскаленным железом сердце затапливала. Никогда не верил в херь эту восторженную. Про предназначение, про привязанность, про любовь…

А как обмазал ее губы шоколадом горько сладким, как целовал потом их и знал, что нас попалить могут. Или ее ебнутая подружка Юля, что пыталась мне на член все дни упасть. Или Алик мог застать наши шоколадные ласки. Я ведь ее, как зверь, сожрать был готов. И до этого поцелуя мозгодробильного никогда никакие десерты и конфеты не любил. Шоколад в особенности. Он мне дерьмо засахаренное напоминал. Я мужик. Мне мясо, кости подавай. Отбивную горячую, стейк с кровью…Какие нахер шоколадки — мармеладки.

А теперь, как придурок, только вспомню греховный предательский вкус сладости, как наркомана к шоколаду тянет!

В бильярдной я смотрел на Дану и мечтал увезти ее нахрен. Подальше от Алика. В свое логово. Туда, где только моей будет. И я ее этим гребанным шоколадом обмажу и вылижу. Устрою ей ванну сладкую. Сожру ее всю. От пяток до макушки.

Только горечь отдавала полынью, когда воспоминания отеля коснулись. Как смотрел я, что она на члене Алика самозабвенно скачет. Тогда помню еле усмирил свою злость гремучию. Вогнал ей член в горло, заставил давиться и захлебываться. Хотел продолбить ее горло. Вытрахать все мысли о другом. Навечно. И кончал ей в рот распахнутый, с мыслью, что последний раз делю ее с кем то. Моей станет. Навсегда только на моем члене скакать будет, и оргазмы от моих ласк испытывать.

Только Дана сука оказалась. Непрошибаемая стерва. Ведьма гремучая!

Простила Алика. Хорошего, положительного, в нее влюбленного. И теперь сидел я, как лох попущенный и до последнего надеялся, что передумает она. Выбежит из ЗАГСа. В мою тачку сядет и скажет, что только я…только меня…

Я ведь и спор в бильярдной затеял с малышкой про брачную ночь лишь затем, чтоб жениться на ней. И в нашу брачную ночь напомнить про отдачу долга. Дурак поплыл, замечтался.

Северный олень, бля!

Нахрен мне их ночь с Аликом не нужна. Нашу хотел. Одну на двоих.

А теперь болт получался. Такой массивный и острый. Вкручивался он в крышку гроба всех моих надежд.

Потому что ждал я и…дождался!

Смотрел, стиснув зубы и кроша нахрен эмаль, как Алик мою ведьмочку в белоснежном платье из дверей учреждения на руках вынес. Закружил Дану, целуя в ее губы, на которых только шоколад и мой рот должны были быть. И смеялись они счастливые.

Сука! Такие счастливые!

Не вздохнуть мне было. Отобрал друг мой кислород.

Я, как мазохист, смотрел до последнего. Наблюдал эту картину ведьминского счастья. Сходил с ума от ревности. Которая разбушевалась под кожей монстром. Яростно рвала когтями плоть, выворачивала суставы. Никогда раньше подобной боли я не испытывал. Все девки мимо проскальзовали. Даже пальцем внутренности не цепляли. А тут когти, как у россомахи, рвали меня безжалостно. По живому.

И в насмешку жестокую — ослепительно яркие улыбки Даны и Алика. Влюбленных и счастливых супругов.

Не сбежала ко мне невеста…

Осталась с другом…

Потом все было очень плохо.

Я сорвался, как сопливый пацан. Начал жестко бухать и драться, драться и бухать. Чтоб не делать перерывы между одним и другим поселился в притоне. В дешевом кабаке с подпольным рингом. Каждый вечер хуярил несчастных бойцов и ужирался в хлам. И трахал новых шлюх, даже не спрашивая, как зовут. Куда там имя! Я их тел не видел, не рассматривал. Просто драл их жестко раком в задницу и выбрасывал, как использованные гандоны. Вел себя, как настоящий ублюдок, свихнувшийся псих. Во мне такой мрак распространялся, что утром мне страшно было, что я в нем всю жизнь проживу. Все ждал когда же меня попустит. Когда этот дремучий ведьминский туман рассеится. А перед глазами, и на трезвую и на пьяную голову, только горько сладкий шоколад, только чужая сучка. Богдана… Нет, она мне Дьяволом была дана. Потому что Бог отвернулся тогда, когда я чужую любимую девушку увидел.

Тогда возле части она шла навстречу Алику, не мне. И Дьвол решил потешить себя, развлечься. Направил мне ее взгляд в сердце. И проткнул его нахрен. А потом поржал надо мной, и Алику эту ведьму отдал.

Отец был вынужден вернуться в фирму и прикрывать мои проебы. Мне было жаль, что я подвожу его. Но я не мог работать. Не мог быть трезвым. Потому что выть хотелось от боли пожирающей. Я объяснил старику, что горе у меня случилось. Любимая девочка за другого замуж вышла. Пообещал, что вернусь к работе, обязательно. Просто немного времени мне надо.

Только время шло, день за днем. А нихера легче не становилось. Я постоянно думал о том, что Дана в постеле под Аликом медовый месяц отмечает. И снова заливался виски, текилой, водкой. Всем что горело. Всем что было самым мерзким и противным, чтоб заглушить ту горечь шоколадную во рту.

Сука Дана. Гребанная ведьма! Приворожила меня той дохлой крысой…