Враг моего мужа - Лина Манило Страница 28

Становиться на колени.

Обо всём этом я думаю, пока мои пальцы блуждают по коже, едва задевая её. Не хочу сделать Крымскому больнее, хуже, но его лоб такой горячий, но всерьёз пугаюсь.

— У тебя жар, — выдыхаю и целую Крымского в будто бы не тронутую чужими кулаками переносицу. — Надо в больницу.

— Некогда, — отмахивается. — Вот вообще сейчас не до этого. У меня есть знакомый врач, он меня осмотрел. Всё отлично.

— Но это может быть воспаление.

— Чхал я на него, понимаешь?

Крымский оживляется и как-то особенно ловко поддевает меня под ягодицы и заставляет усесться себе на колени.

— Прости, не удержался, — слабая улыбка и вспышка боли в глазах. — Просто посиди вот так, пока мы не приехали. И ничего не говори, хорошо?

— Я…

— Помолчи, Злата, — хмурится, а я кладу ему руки на плечи. Хочу, чтобы понял: я слышу его. — Мне нужно многое тебе сказать, но пока что давай просто посидим. Мне непросто… разговаривать. Хотя бы одну минуту помолчи. Ладно?

Киваю и лишь губами вторю: “Ладно”.

Крымский кладёт голову мне на грудь и затихает. Я зарываюсь в его волосы, и даже на голове крохотные шишки. Кажется, он даже не дышит, но я знаю точно: он жив. Чувствую это. Понимаю.

За окнами мелькает закатный город, после сменяется видами чахлой лесополосы, следом густым хвойником. Саша выворачивает руль влево, и машина съезжает на узкую тропинку, и мне кажется: уже бывала здесь однажды. Наверное, снова база. И хоть я не видела этих мест тогда, не понимала, куда именно меня везут, тогда была удивительно спокойна. И сейчас не волнуюсь.

Годы жизни с Романовым, пусть и не очень долгие, научили меня, что безопасность — это важно. Но Коля походил на самого настоящего параноика, окружая себя охраной в несколько колец. Крымский же напротив кажется человеком, который не устраивает лишний переполох ради понтов.

И от сегодняшней суеты совсем тяжело на сердце.

— Саш, останови здесь и сходи прогуляйся, — не поворачивая головы распоряжается Артур, и Саша слушается беспрекословно.

Несколько минут, пара хлопков двери и в салоне воцаряется пугающая тишина.

Крымский проводит ладонями по моим бёдрам, но это не будущего секса ради. Это просто жест, который необходим сейчас нам обоим.

— В машине нет прослушки, мы проверили, потому поговорим здесь, — Артур серьёзен, как никогда, а пальцы сильнее впиваются в кожу на бёдрах. — Твой бывший объявил мне войну.

Это звучит чудовищно, но я держу себя в руках. Лишь губу закусываю, а в животе обжигающий лёд.

— Это он? — взмахом руки очерчиваю его лицо, которое, несмотря на свежие травмы, с каждой минутой становится бледнее.

И это мне совсем не нравится.

— Нет, — усмехается и на миг прикрывает глаза. — Это авария.

Ахаю, но Артур прикладывает палец к моим губам, просит тишины. Ему всё труднее разговаривать, потому я затихаю, а красная помада пачкает его кожу, оставляет мои следы на руке Крымского.

— Но над моим байком кто-то подшаманил. Это кто-то свой. Крысы иногда заводятся даже в самых чистых стойлах.

И я озвучиваю то, что вертится на моём языке уже очень долго, но только сейчас получается сформулировать мысль:

— Это из-за пустырей? Из-за тендера?

Он и правда, должен был состояться на этой неделе, и Крымский прикрывает глаза, и это значит больше, чем все "да" мира.

— Злата, он знает, что ты ко мне приходила, — сообщает, уткнувшись носом в мои ключицы. Горячее рваное дыхание обжигает кожу, и мне совсем не нравится, как тяжело дышит Артур. Надсадно, с хрипами, и хватка его пальцев на моих бёдрах всё слабее. — Я… я обязан тебя защитить. Я выиграл эту битву благодаря тебе, твоей помощи. Но мне нельзя проиграть войну. Но Романов… он знает, что ты мне помогла, знает, сука…

Каждое слово даётся ему с трудом, но он торопится сказать что-то ещё. Меня сносит высокой волной паники. Она бьёт прямо в грудь, лишает на миг дыхания, а Артур такой горячий и болезненно бледный сейчас.

Но вдруг он будто бы приходит в себя, фокусирует на мне уплывающий за черту мглистого тумана взгляд, который уже заволакивает чернотой, и неожиданно зарывается дрожащей ладонью в мои волосы.

— Артур, тебе плохо, надо позвать кого-то.

— Пустыри мои, и ты будешь моей.

И затихает, ослабев вдруг и окончательно, а я порывисто ищу на его шее пульс, только едва нахожу.

Господи, спаси и сохрани. Во имя всего хорошего в этом мире, помоги.