Принцесса и Ястреб - Ева Миллс Страница 26

Хавьер отстал от меня и, казалось, успокоился. Я закрыла глаза. Подремлю часик.

– А что там дальше по плану? Он будет смотреть на нее сквозь непроницаемое стекло и терзаться? А она переспит с Вороном? Или нет, с каким-нибудь из этих, рок-Соколов? Злая сейчас пойдет на концерт, ее заметит разрисованный красавчик-солист, ее давний поклонник, окажет немудреные знаки внимания, насцав в уши, и она поедет к нему домой?

– Нет.

– А, точно, это же только ты у нас так делаешь.

Я села на диване.

– Это вот что, блядь, сейчас было?

– Ничего.

– Ничего? А то мне показалось…

– Что я сказал, что ты отомстила мне, переспав со своим бывшим? Тебе не показалось.

– Мне казалось, мы об этом уже поговорили.

– Значит, не договорили.

– Ты серьезно?

– Серьезнее некуда.

– Я не понимаю, почему мы вообще начали этот разговор.

– Не знаю. Наверное, потому, что ты мне изменила?

– Это было давно! И, если уж на то пошло, ты первый мне изменил.

– И, черт побери, я раскаивался в этом как ни в чем другом! Я вымаливал у тебя прощение!

– Ты называл меня сукой, которая обращает внимание только на свои книжки! Говорил, что я забила хуй на тебя, на дом и на детей!

– Потому что так оно и было!

За две минуты все усилия последних шести лет пошли прахом, рассыпались на мелкие осколки. Старые и, казалось, давным-давно прощенные и похороненные обиды, ожили и кололи нас до крови – внезапно оказалось, что никто ничего не забыл.

Я смотрела на Хавьера и видела мужчину, который когда-то смог предать мое доверие, что видел он – не знаю. Говорить было не о чем. Я молча вышла. Он за мной не пошел. Спали мы в разных комнатах.

Дама червей

Отвратительнее дней я не припомню в своей жизни. Мне было гадко и плохо – и я сама не понимала причины.

Сначала я могла думать только о последствиях своих грубых слов. Первые пару дней после того неудачного свидания я вздрагивала от малейшего шороха – ждала жандармов, которые арестуют меня за оскорбление особы королевской крови и уведут в тюрьму. Когда поняла, что никто не собирается бросать меня в темницу, немного успокоилась, но на смену тревоге пришло чувство вины. Я убеждала себя, что только Ястреб виноват в том, что вел себя как петух, но некстати всплывали воспоминания, как хорошо мне с ним было ДО момента, как он достал тот чертов договор.

У меня было много свиданий, на которые я ходила по доброй воле, но почему-то ни одно из них не шло в сравнение с этим. Дело было не в том, что другие вели себя как-то по-другому. Дело было в том, как себя рядом с ними чувствовала я. Вспоминая своих бывших, я понимала, что они остались в памяти просто чередой мальчиков, не тронувших ни ум, ни сердце. Ястреб же меня волновал. Нехотя я призналась себе, что расстроена тем, что у нас ничего не вышло.

«Неужели он прав, и я просто неудовлетворенная старая дева?»

На этот вопрос у меня не находилось ответа.

Мое настроение сказывалось на работе. Мыши дохли десятками, пробуя мои зелья, и Марк только морщился, глядя на мои неудачные – или удачные? –эксперименты. В попытках найти способ справиться с темнотой в собственной душе, я изобретала ядовитые эфиры, один страшнее другого.

После того, как я вернулась домой в слезах и в растрепанной одежде, Марк пробовал поговорить со мной, но я, коротко и сухо сообщив ему, что цела, невредима и всего-навсего унижена, наотрез отказалась обсуждать все подробности своей встречи с Ястребом.

Тем временем у Марка и Ворона все ладилось. Друг стал пропадать вечерами, часто приходя под утро, я же проводила время одна, слушая пластинку за пластинкой или исписывая блокнот формулами.

Принц перестал заходить к нам в лабораторию. Однако все чаще стал бывать Ворон. Под предлогом того, что хочет увидеть Марка, он терся часами возле столов, отпуская раздражающие комментарии. Я выносила его с трудом. Каждый раз, глядя на него, я представляла себе, как он нюхает мою кожу и едва могла справиться с чувством тошноты. Что-то в этом человеке поднимало все самое мерзкое во мне, самые дурные и грязные мысли, и больше всего я бы хотела никогда не знать его.

Он, несомненно, ощущал мое отвращение и откровенно забавлялся им, никогда не упуская возможности якобы случайно дотронуться до меня, провести рукой по заднице, прошептать на ухо пошлость в момент, когда Марк отворачивался. Я знала, что если пожалуюсь Марку, тот взъярится и наживет нам неприятностей, поэтому терпела, стиснув зубы и старательно делая вид, что не замечаю домогательств Ворона.

Однажды он зашел, когда я была одна. Я внутренне собралась, зная, что он не упустит случая поддразнить меня, и так и вышло. Вальяжно прислонившись к столу напротив того, за которым я работала, он перешел сразу к делу.

– Так, значит, у вас с его высочеством ничего не вышло.

Я молча продолжила заниматься своим делом, но Ворону не нужно было мое одобрение.

– Знаешь, Кай так и не научился понимать женщин. Я рассказал ему все, что знал и умел, но он… Он всегда был немного скучным. Я понимаю, почему ты не захотела его.

– А ты, стало быть, понимаешь женщин, – процедила я, нарочито проигнорировав его последнюю фразу.

– О, никто не понимает женщин так, как я. Ваши нежные души для меня как струны гитары, которые так и просят сыграть на них страстную мелодию. Я вижу, что вам нужно, для меня как на ладони ваше тайное желание быть покоренными. Покорными. Слабыми.

Он незаметно уже был рядом, я чувствовала его дыхание на своей щеке.

– Знаешь, я ведь очень, очень хорошо умею играть на гитаре.

Слегка отодвинувшись, я потянулась за мензуркой.

– Мне всегда больше нравились барабаны.

Он негромко, коротко рассмеялся и поцеловал меня. Не церемонясь, сильным нажимом раздвинул губы, глубоко и нахально просунул язык, лаская нёбо. Его дыхание пахло деревом и травой, его вкус был горьким и пряным. Я позволила себе на несколько секунд закрыть глаза и отдаться его власти, а потом изо всех сил влепила пощечину.

Ответная прилетела мгновенно. Я дернулась и покачнулась, дезориентированная, но Ворон не дал мне упасть. Одной рукой перехватил за волосы, оттягивая затылок назад, пальцами второй сжал щеки, удерживая лицо перед собой.

– Еще раз поднимешь на меня руку и пожалеешь, что родилась. Моргни, если поняла.

Я опустила ресницы. Жестокое выражение ушло из его глаз, и он разжал руки, отпуская меня.

Я отшатнулась.

– Еще раз притронешься ко мне и больше никогда в жизни не съешь ни кусочка с уверенностью в том, что он не начинен отравой. В оставшейся жизни.