Глаша - Лана Ланитова Страница 24

– Войдите! – крикнули из-за дверей.

Она, ступая как мышка, прошла через сени в нижнюю горницу. За столом сидели Владимир Иванович и Игнат. Они о чем-то негромко разговаривали. «Опять их двое, я сойду с ума», – с отчаянием подумала Глаша. – «Интересно, а Лушка тоже здесь, или я одна должна буду ублажать двух голодных кобелей?» Ей стало страшно от этих мыслей, но, в то же время, сильное возбуждение охватило тело, в руках появилась дрожь.

Казалось, мужчины не обращают на нее внимания, продолжая деловой разговор о ценах на лес, видах на урожай и прочих торговых делах. Только Игнат искоса, с любопытством, поглядывал на девушку. Глаша присела к столу на краешек длинной скамейки и стала ждать. Наконец, Владимир встал, подошел к ней и налил большую рюмку анисовой водки из запотевшего холодного графина. Его рука протянула рюмку и маленький пирожок.

– На, пей. Тебе сегодня будет нелегко, cherie. Надо, чтобы ты, немного расслабилась.

Глаша, морщась, покорно выпила водки и откусила кусочек пирожка.

– Я думаю, пока хватит, иди наверх, – сказал Владимир, – готовься, сейчас мы с Игнатом придем к тебе.

Глаша неровными шагами стала подниматься вверх по деревянной лестнице. Водка горячим теплом разливалась по телу, притупляя страх, и делая намного раскованней мысли, выпуская на свободу тайные желания. Пройдя в верхнюю горницу, она увидела, что комната снова была хорошо освещена жирандолями – каждый предмет казался ярче и живее, чем днем. А впрочем, перед глазами Глафиры все начинало понемногу расплываться.

Свет восковых свечей, казалось, плавился, играл и рассыпался на множество мелких ярких огоньков. Огоньки трепетали рваными краями, искрились и бежали в диковинном, танцующем хороводе. Предметы теряли четкие очертания. Слух притупился, словно в уши накапали теплого душистого меда. Голове стало мягко и тепло, потянуло в сон. «А Лушки-то и нет, значит, я буду сегодня одна. Меня одну будет любить мой ненаглядный Володя», – сквозь сладкий туман путались мысли Глаши. – «Но, ведь тут не только Володя, но и Игнат. Это – нечестно, это постыдно… Это – адски постыдно. И адски страшно. Зачем я пришла? Зачем? Я не хочу быть нагая перед чужим мужчиной. А вдруг, он позволит себе лишнее? Надо бежать, пока не поздно.

Я не сторонница свального греха… Сегодня же к батюшке!»

Пьяные ноги понесли ее к двери, но она споткнулась, запутавшись в длинной юбке, и упала, колени ударились о деревянный пол. Боли не чувствовалось, стало вдруг смешно. Она перевернулась на спину, бессмысленный взгляд устремился в бревенчатый потолок. Глаша лежала на полу, силясь подняться, все безуспешные попытки вызывали у нее новые приступы смеха. Она лежала, закатив пьяные глаза и выгнув белую шею, смех кривил полные губы, обнажал полоску влажных зубов, глаза блестели от внезапной и всепоглощающей радости.

Сознание настолько было в плену пьяного дурмана, что она даже не услышала, как подошли оба мужчины. Они были почти обнажены и уже достаточно возбуждены от мыслей о нежном Глашином теле.

– Игнат, друже, а мы видимо, сильно ее напоили. Смотри, улеглась наша цирцея и встать не может. Лежит – улыбается, аки блаженная.

– Оно и лучше, что напоили. Ей легче перенесть.

Вереница смешных гримасок пробежала по лицу Глафиры. Наконец, пьяная мордочка приобрела какое-то беличье выражение.

– Pardonne, monsieur, я вовсе не лежу тут, я упала… – раздался тихий смех, руки описали в воздухе замысловатый крендель и бессильно опустились на пол. – Какой конфуз, я даже встать не в силах…

Туманный взор прошелся по обнаженным мужским телам, задержался на эрегированных членах.

– Господа, а вам не кажется, что это не сomme il faut [42]c вашей стороны, стоять в голом виде перед дамой, сверкая толстыми дубинками? – спросила Глаша, коверкая слова, – я давно хотела спросить: почему они у вас такие… крупные? Ведь, это же не прилично. Мало того: вам, верно, неудобно ходить. Я уж не говорю о поездке верхом… – хохот душил ее.

– Mademoiselle, вы просто очаровательны! – рассмеялся Владимир. – Я, кажется, уже пытался доказывать вам неоспоримые преимущества больших фаллосов над малыми.

Очевидно, вводная лекция без постоянной практики теряет свой назидательный эффект. А, впрочем, дело вкуса… Игнат, ты не находишь, что дама в том положении, когда ее приятно употребить?

– Я давно нахожу сие обстоятельство, – хрипло подтвердил приказчик.

Игнат, нервно посмеиваясь, взял Глашу на руки и отнес на большую мягкую кровать.

– Нет, господа, нет… Так не пойдет: я одна, а вас двое. – Она попыталась встать, но тяжелая голова предательски склонилась к пуховым подушкам.

– Глашенька, но ведь это – не дуэль… И не – шахматная партия… Здесь правила иные. Скажите спасибо, mademoiselle, что нас не трое и не четверо.

В студенческие лета мы пользовались как-то дамою… Нас было восемь человек. И каждый норовил повторно дать даме возможность свои деньги отработать. Как вспомню этот случай, так жутко завожусь, – негромко молвил Владимир.

– Что вы там бормочете? Потрудитесь, громче говорить, я вас совсем не слышу, – сказала она и надула губы.

– Светик мой, это не для ваших ушек. Расслабьтесь и наслаждайтесь нашей компанией.

– Это – не честно. Мало того, это даже незаконно, – она перешла на какой-то хриплый, горячечный шепот: – Я вас боюсь! В конце концов, я не желаю так…

– И бога ради, о каком законе моя прелестная Афродита ведет речь? О законе человеческом или законе божьем? Что до людских законов, то вам известна моя незыблемая point de vue. Она умещается лишь в короткой апофегме [43]: «плевал я на всех». Глашенька, что нам до кучки скучных и никчемных людишек, кои состряпали эти самые идиотские законы? Каждый из них в своих мыслях грешит много больше, чем могу себе позволить я в реальности. Отчего так? Ответ лежит на поверхности: они никчемны. А вот, дай им волю и безнаказанность… О, мне даже трудно представить: наше высоконравственное общество захлестнула бы волна безудержного порока.

Кузен рассмеялся и поцеловал испуганную Глафиру в раскрасневшийся лоб. Он поцеловал ее так, как целуют шаловливых детей, умиляясь их временной строптивостью.

– Ах, да я забыл о законах Божьих, – кривляясь, добавил он. – Мой светик, это слишком глубокая и обширная тема. Я не нахожу ее столь интересной, дабы я мог посвятить этому сегодняшний, столь восхитительный вечер. Скажу одно. – Он наклонился к Глашиному уху и прошептал: – Моя, несравненная пери, господь прощает нам подобные забавы, находя их довольно естественными человеческой природе. Право, он не настолько мелочен, чтобы вести им счет. A propos, все двери плотно закрыты. Он нас не видит. Ему не до нас…