Моя невинная девочка - Екатерина Орлова Страница 23

– Ага, и я ей о том же говорю. Так и кредит еще не общий, а на нее записанный. Выходит, что живет он, а кредит платит она.

– Несправедливо, – коротко замечаю я, бросая взгляды на коридор за турникетом. Так хочу попасть туда, аж пятки горят.

– Еще как, – не унимается женщина. – Так и что ей делать?

– Подавать в суд, делить имущество, разделять кредит на двоих. А еще лучше разделить имущество и продать квартиру. Погасить кредит, остаток поделить пополам. Но это если она с мужем бывшим договорится.

– Ой, там такая сволочь, с ним ни о чем договориться нельзя.

– Нужно подобрать правильные аргументы. – Ноги сами несут меня к турникету.

– Так, может, телефончик дадите?

Я мечу взглядом в женщину и быстро прикидываю свою выгоду от союза с ней. Она определенно есть, и немалая. Достаю визитку, кладу на стойку.

– Пусть позвонит мне в понедельник после десяти.

– Ой, конечно. Спасибо! Как вас? – она опускает взгляд на карточку в руке и поправляет очки. Вчитывается. – Ага, Макар Ильич. Ну лады, она позвонит. А вы проходите, чего стоять? Сонечка уже дома давно.

– Спасибо, – отвечаю я и наконец преодолеваю барьер.

Пока иду к Сониной комнате, раздумываю над тем, что эта Марьиванна напоминает мне свадебную кумушку, которая стоит на дверях в покои невесты и требует выкуп. Чувствую себя неуютно от этой мысли, ослабляю душащий галстук. Вечером в коридорах намного тише и спокойнее, почти из каждой комнаты доносится звук работающего телевизора и негромкие разговоры, где—то слышен плач ребенка. Мне жаль людей, которые не имеют личной жизни, потому что каждый может подойти под их дверь и услышать, что происходит в их комнате. Отвратительно, наверное. А с детьми в одной комнате? Про секс можно забыть минимум на восемнадцать лет, пока птенцы не выпорхнут из гнезда. Ужас просто.

За дверью комнаты Сони слышу какую—то возню, потом ее слегка истеричное «Прекрати. Не надо!», дальше мужской голос, и у меня перед глазами встает красная пелена. Толкаю дверь, даже не задумываясь о том, что Софья может добровольно впустить к себе мужчину. Какого нахер мужчину, если есть я?! Краем глаза замечаю, как испуганная Соня жмется к шкафу, сжав до побеления костяшек пальцев полы халата, а над ней нависает урод, до которого, видимо, так и не долетели мои слова. Я не думаю дважды, подлетаю к говнюку и заряжаю ему двойку в челюсть, от чего он налетает на хлипкий стул и валится на него, ломая мебель. Я нависаю сверху, но урод оказывается на удивление сильным, перехватывает меня и, завалив на пол, отвечает взаимностью. Чувствую, как от боли сводит челюсть и лопается кожа на губе. Мы катаемся по полу, молотя друг друга, куда попадем, покрываем матами, кричим. На эту возню сбегается народ, и через несколько минут нас растаскивают в разные стороны комнаты.

– Вызовите полицию! Он напал на меня! – выкрикивает этот мудак.

Я усмехаюсь, вытирая кровь с губы тыльной стороной ладони.

– То есть, даже достойно проигрывать мы не умеем, – цежу сквозь зубы. – Ну и дерьмо же ты.

– Да я тебя!.. – он рвется вперед, но как—то вяло, больше играет на публику. А меня уже слегка отпустило, так что я даже не дергаюсь.

Мужик, который держит меня, ослабляет хватку, и я стряхиваю его руки с себя. Подхожу к этому… как его… Игорю и зависаю в десятке сантиметров от его лица. Публика, бурно обсуждавшая нашу стычку, замолкает, слушая, что я скажу. В комнате повисает тишина, нарушаемая только всхлипами Сони где—то у меня за спиной. От них по позвоночнику бежит неприятная дрожь, и желание убивать усиливается.

– Вызывай полицию, уебок. Статья сто тридцать один УК РФ «Изнасилование», то есть половое сношение с применением насилия или с угрозой его применения к потерпевшей или к другим лицам либо с использованием беспомощного состояния потерпевшей, – наказывается лишением свободы на срок от трех до шести лет.

– Она сама хотела, – тише заявляет он, а внутри меня подкипает, я едва держу себя в руках.

– С моим опытом я выбью все шесть лет даже за попытку, – рычу на него. – И буду, сука, наслаждаться каждой секундой. Лично, блядь, попрошу сидельцев принять тебя с распростертыми объятиями. Знаешь, как в тюрьме встречают насильников? – спрашиваю тише, потому что женщинам, сбежавшимся на крики, эта информация точно ни к чему.

Мужик пару секунд сверлит меня взглядом, а потом, резко развернувшись, пробирается через толпу и наконец выходит из комнаты.

– Цирк окончен, – произношу я, – все на выход.

Поворачиваюсь к Соне. Она съежилась на своей кровати и всхлипывает, обнимая колени. Сидит, упершись пятками в раму с панцирной сеткой, а рядом с ней женщина, которая гладит Софью по спине и что—то нашептывает. Киваю ей.

– Дальше я сам.

Она встает.

– Ну все, – говорит, – выходите, дайте Сонечке прийти в себя. Сережа, глянь там, как этот дурачок Игорь.

После пары минут суеты народ рассасывается, и дверь наконец закрывается. Я приземляюсь рядом с Соней и перетягиваю ее к себе на колени. Она не сопротивляется, наоборот, вжимается в мое тело, пряча лицо в изгибе моей шеи.

– Я не хотела, – бубнит мне в кожу и плачет еще сильнее.

– Я знаю. Тише, все закончилось.

Зарываюсь пальцами в распущенные шелковые волосы и массирую кожу головы, прислушиваясь к всхлипываниям. Сердце рвется из груди. Убил бы мудака, если бы нас не растянули. Самое страшное, что я не чувствовал ни боли, ни страха. Лупил без остановки куда придется, потому что в ушах звоном стоял голос Сони, которая просила его прекратить. Хотел проучить Соню? Показать, что будет при попытке изнасилования? Тут и без тебя, Гордеев, справились. Блядь, как чувствовал, что надо было приехать. Страшно подумать, что было бы, если бы я не прислушался к интуиции и поехал домой.