Счастье вопреки - Елена Архипова Страница 23

Вечером, конечно же, вещи никто не собрал. Пока еще посидели, пока ребята уехали. Потом Толик с Мишей делали ежевечерние процедуры. Потом я пошла в душ. Чтобы не задерживать Толика в ожидании, когда я освобожу ванную комнату, своими вечерними процедурами я занималась уже у себя в комнате. Хорошо, что в ней было зеркало на стене. Поэтому я могла, уже сидя у себя в комнате, расчесаться и нанести на лицо крем. Спать разошлись поздно.

А ночью я проснулась от того, что услышала стон. Я полежала, прислушиваясь. Стон повторился. Стонал Миша. Я рванула в его комнату. Он не спал и метался по кровати, закусив собственный кулак.

– Что? Где болит, Миш? Нога да? – я подскочила к кровати и потрогала его лоб. Температуры не было. Уже хорошо!

– Да, ммммм, – опять стон.

– Сейчас я Толика разбужу, подожди!

– Не надо Толика, Кать. Он не поможет, – просипел он.

– Что? Почему?

– Болит отрезанная нога. Такую боль укол не снимет, я знаю уже.

– Фантомная боль, да?

Он кивнул.

– Подожди, я сейчас! Я знаю, что делать! Я читала о таком.

Я рванула в свою комнату за зеркалом со стены. Хорошо хоть, оно просто на крючке висело. Длинное, но узкое. То, что надо! Я влетела с ним в комнату Михаила. Он только смотрел на меня измученными глазами.

– Миш, я читала про такое. Это один врач из Индии предложил. Я сейчас положу зеркало у тебя между ног так, чтобы в нём отражалась здоровая нога. Вот, смотри, – я поставила зеркало ребром, отражающей стороной к здоровой ноге и чуть отклонила от неё, чтобы ему было видно только здоровую ногу и её отражение, – ты поднимись на локтях или сядь. Видишь ноги?

Михаил сел, я подложила под спину ему подушку и села у него в ногах. Одной реальной и второй отражаемой. Придерживая одной рукой зеркало, стала гладить реальную ногу и чуть массировать.

– Скажи, где болит?

– От колена и ниже.

Я помассировала здоровую ногу там, где он сказал. В этом и была суть. Он видит отражение здоровой ноги и мозг воспринимает её, как вторую ногу. И потом я просто гладила и массировала, массировала и гладила, не смотря на него. "Да как же ты похудел то!" – вертелось у меня в голове.

Услышав, что он задышал спокойно, подняла на него глаза.

– Ну, ты как? Отпустило?

– Да. Спасибо, Кать, – выдохнул он с облегчением и уже расслабленно откинулся на подушки.

– Миш, ты мокрый весь, давай я тебе чистую футболку дам, ты сними пока эту, хорошо? – я встала, аккуратно забрала зеркало и отнесла в свою комнату. Вернулась в комнату Михаила и увидела, что он снял футболку и спит с откинутым одеялом.

Он спал, дыша глубоко и размеренно. Я стояла и рассматривала его. От пышущего здоровьем молодого мужчины мало что осталось. На лице залегли морщины, борода эта ещё его. Он вдруг стал выглядеть на несколько лет старше. Похудел очень сильно. Волосы на груди и животе были влажными. Мне вдруг захотелось его погладить. Надо же, ведь никогда не любила настолько волосатых мужчин. Спина ведь даже у него волосатая, вдруг вспомнила я. Обругав себя, что стою тут и рассматриваю спящего мужика, я обошла его необъятную кровать и набросила на него аккуратно одеяло. Потом всё-таки решила потрогать его лоб, но не учла, что рука у меня холодная. От этого он проснулся. Какой у него чуткий сон, однако. Я молча пошла к выходу.

– Что ты здесь делаешь? – вдруг спросил он.

– Футболку тебе чистую собиралась дать, твоя-то мокрая вся. Забыл? – от неожиданности я даже растерялась и подошла к его комоду за чистой футболкой. Открыв нужный ящик, вытащив чистую, повернулась с ней к кровати. На комоде горела настольная лампа в режиме ночника.

– Отвернись, – вдруг попросил он.

– Давно ты меня стесняться стал?

– Кать, я знаю, что я сейчас могу только жалость вызывать, поэтому отвернись.

Я не стала спорить и отвернулась. И, стоя к нему спиной, произнесла:

– Миш, а сделай опять свою аккуратную бородку, а?

– Зачем?

– Она тебе больше шла. А то с этой ты на лесника похож.

– На того, с которым ты на пляже обнималась?

У Ивана, и правда, была такая же борода. Тоже аккуратная, не лопатой, как когда-то у крестьян, но полноценная на всё лицо. Так. Стоп! А он-то откуда… Ах, ты ж… Значит, это его мотоцикл тогда в кустах взревел. А он продолжил:

– Тебе же такие бороды нравятся. Нет разве? Иди вот к своему леснику. Чего ты здесь-то со мной мать Терезу изображаешь?

Я повернулась к нему. Он сидел и сверлил меня взглядом.

– Миш, дурак ты. Вот вроде умный и взрослый, а всё равно дурак и ведёшь себя как ребёнок!

– Ну, так и иди к своему умному и взрослому! Я-то тебе зачем? Или жалеть больше некого? Только я вот не твой ребёнок!

Услышав эти слова, я вдруг поняла, что мне нечем дышать. Я сделала несколько вдохов, а выдохнуть не могла. Только стояла и хватала ртом воздух. У меня начала кружиться голова, я схватилась за стенку и медленно, продолжая держаться за стенку, на ватных ногах пошла из его комнаты.

Рухнув на кровать в своей комнате, я смогла, наконец, дышать. Вдохи, правда, получались судорожные. Но я заставила себя дышать. Вдох. Раз, два, три, четыре. Выдох. Раз, два, три, четыре. Вдох. Раз, два, три, четыре. Выдох. Я сидела и дышала, дышала и считала. Это помогло. Так я и уснула.

Утром, говорить не хотелось. Не от обиды, нет, а от того, что не выспалась. Обиды на Михаила не было. Это было мое горе. Мне с ним и жить дальше. Его вины в этом нет. Ему вон тоже нелегко. Молодой же еще, полный сил мужик. А жить ему теперь в инвалидном кресле. В каких-то вещах постоянно находиться в зависимости от кого-то. Да вот хотя бы сейчас, в подъезде, на первом этаже, по лестнице без помощи Толика ему не съехать.