Маркиз и Жюстина - Олег Волховский Страница 22

Я на проселочной дороге, среди поля то ли пшеницы, то ли чего-то в этом духе. Впереди возвышаются горы. Зеленые, поросшие лесом. У обочины синие и желтые цветы.

На мне кожаный колет с металлическими пластинами и серебряным поясом. Черные кожаные штаны, высокие сапоги, короткий алый плащ через одно плечо и меч за спиною.

Иду пешком, и не потому, что беден. Этот путь я должен проделать пешком, в напоминание о том, что и у меня есть Господин, тот, который на небесах, и тот, который на земле, в напоминание о том, что я не всевластен. Таков обычай.

Я направляюсь в город, чтобы купить себе йалайти. Наконец-то я накопил денег. Мне двадцать лет, и я уже четыре года женат. Значит, есть та, что ждет меня дома, но до сих пор нет того, кто последует за мною на войну.

У подножия гор – деревня. Несколько деревянных домиков в зарослях садов. Было бы здорово найти йалайти в какой-нибудь из деревень. Здесь народ проще и беднее, чем в городе. Они будут рады продать йалайти небогатому рыцарю. Горожане, боюсь, фыркнут. Им бы кого побогаче да повлиятельнее, чтобы не только деньги выручить, но и связями обзавестись.

Но дело не только в деньгах. Здесь народ чище. Может быть, я и наивен, но до сих пор верю в честность поселян.

Увы, это не первая деревня. Мне предлагали йалайти в деревнях. Но ни один мне не понравился: этот груб, этот нерасторопен, этот просто неумен или некрасив. Я усмехнулся про себя: с таким скромным капиталом не следует быть столь разборчивым.

Ищу ворота со знаком. Солнечные блики играют на траве, у обочины пасется мелкая деревенская живность: птицы, похожие на наших кур и гусей. Я знаю, что здесь они называются по-другому, да и выглядят иначе, но отодвигаю эту память куда-то на задворки сознания. Мне это не важно да и не интересно.

Вот! Предпоследний дом. Я уж было потерял надежду.

Пучок стеблей тростника на воротах – символ покорности. Йалайти должен быть покорен Господину, как тростник покорен ветру. Здесь есть йалайти, и его хотят продать.

Стучу.

Ждать приходится недолго. К воротам идет статный мужчина в желтых одеждах и таком же покрывале на голове. Священник! Я вздохнул. Правильные черты лица, русая борода, серые глубокие глаза. Наверное, у него красивый лайти. Жаль! Я вряд ли смогу купить йалайти у священника.

Он с улыбкой кланяется.

– Радуйтесь, Господин!

Я отвечаю на поклон.

– Радуйтесь! Я рыцарь Айдзен Господина Тода.

– Я Рихей, раб Небесного Господина. Добро пожаловать! Заходите!

Идем мимо ветвей деревьев, гнущихся к земле под тяжестью яблок, которые не совсем яблоки. И я замечаю, что ряса у хозяина старая и застиранная, даже зашитая в паре мест чьими-то заботливыми руками. Может быть, и ничего. Видно, деревня бедная и священник небогат. А яблок здесь и так у всех полно. Не голодают, конечно. Но вряд ли часто видят серебро.

Над деревьями – шпиль, не золотой, как положено, облезший. Не заботятся о храме селяне. Мои предположения оправдываются.

На пороге нас встречает хозяйка, немолодая, но еще вполне привлекательная женщина.

– Радуйтесь, Господин!

Из-за ее плеча выглядывают задорные мордашки двух мальчишек лет двенадцати. А рядом и чуть позади стоит девочка годом постарше и с любопытством смотрит на меня.

Йалайти нет. И не должно быть. Он где-нибудь в дальней комнате: ждет, когда позовут прислуживать. Судьба йалайти только на первый взгляд печальна. Его продадут, и он станет рабом, да и дома его с малолетства готовят к рабскому званию. Но его купит рыцарь или торговец, и он станет членом семьи рыцаря или торговца и перейдет в другое сословие, а сыновья хозяина так и останутся крестьянами (в лучшем случае кто-то из них унаследует должность отца). Йалайти не называют сыном, отец говорит о нем «лайти», перевести это адекватно нельзя, потому что у землян только два пола, а не три.

– Пожалуйте к столу, Господин!

– Спасибо, хозяйка.

Стол грубый, срубленный из толстых досок. Но дерево отливает золотом и создает ощущение тепла и уюта. Возле стола низкие лавки, даже не стулья.

Я с поклоном сажусь. И вся семья рассаживается следом, священник с женой напротив меня.

– Я увидел на воротах тростник, – сказал я. – И решил просить о гостеприимстве. С вами ли еще ваш лайти, отец Рихей?

Да, теперь прилично об этом спросить. Хотя хозяин наверняка с первой минуты понял, зачем я постучался в его ворота.

Он улыбнулся и хлопнул в ладоши.

– Юсто!

Он появился в дверях прямо напротив меня (не зря меня посадили на это место). Невысок, но строен. Волосы пшеничного цвета острижены длиннее, чем у мальчика, но короче, чем у девочки. Он поднял глаза и посмотрел на меня.

Где-то на границе сознания всплыло лицо из другой жизни, ставшей здесь полузабытым сном, – лицо Жюстины. Те же черты, только чуть резче и моложе. Йалайти лет пятнадцать, поздновато продавать. Сумеет ли еще научиться воинскому ремеслу? Он улыбнулся мне. Черты лица нельзя назвать красивыми, но притягательными – да! И какая грация движений! Научится он искусству меча – еще как научится!

Я не выдержал и улыбнулся ему в ответ. Хозяин довольно фыркнул. Юсто с той же полуулыбкой подходит ко мне и снимает с подноса тарелку с нехитрой деревенской похлебкой. Я, не отрываясь, смотрю на него.

Нет, все! Хватит! Если так буду есть его глазами, хозяин набьет такую цену, что я до смерти не расплачусь.

– У вас красивый лайти, – с деланым равнодушием говорю я. – Сколько ему? Пятнадцать?

– Почти. Я понимаю ваши опасения, Господин. Думаете, почему до сих пор не продан. Все просто. Мы не богаты, и ехать в город, на рынок в Дом Собраний, чтобы подыскать ему хорошего Господина, для нас непозволительная роскошь. Остается надеяться на удачу здесь.