Наказание Красавицы - Энн Райс Страница 21

«О нет! — испугался я. — Меня не могут выпустить на улицу с этим безобразным звериным декором! Пожалуйста, только не это…»

Между тем меня погнали через задний коридор к черному ходу, и вскоре я очутился на просторной мощеной улице, окаймленной с противоположной стороны высокой каменной городской стеной. Эта улица оказалась куда шире и оживленнее, нежели та, по которой мы добирались прежде. Вдоль нее высились разросшиеся деревья, и уже над ними я мог разглядеть лениво прогуливающихся по сторожевым башням воинов.

И тут же я оторопел при виде грохочущих мимо меня экипажей и рыночных повозок, влекомых рабами вместо лошадей. Там были и большие кареты, запряженные восемью-десятью невольниками, и скромные коляски, для которых хватало и четверки рабов. Немало сновало и маленьких торговых возков с одним лишь невольником в упряжке и шествующим рядом хозяином.

Не успел я оправиться от шока и разглядеть всю амуницию тягловых рабов, как передо мной возник отделанный кожей экипаж летописца с пятью запряженными в него людьми, причем четверо стояли попарно. У каждого на ногах были туго завязаны странные сапожки, в рот вставлены удила, идущие от которых вожжи оттягивали голову назад, и у каждого голый зад украшался длинным конским хвостом. Сама коляска была открытой, с двумя обитыми бархатом сиденьями. Подав госпоже руку, Николас помог ей взойти в экипаж и усесться, в то время как опрятно одетый парнишка подтолкнул меня к пустовавшему пока месту в упряжке, в третьей паре, самой ближней к коляске.

«О нет, пожалуйста… — мысленно взмолился я, как уже сотни раз в бытность мою в замке. — Нет, прошу вас…»

Однако даже толика надежды меня не подкрепляла: я был всецело во власти этих горожан, которые, с привычной сноровкой поглубже впихнув мне в рот удила, перекинули над плечами вожжи. Толстый фаллос погрузился в меня глубже прежнего, будто его чем-то подперли. Я почувствовал, как тонко выделанная сбруя протянулась узенькими ремешками от плеч вдоль боков к поясу, обхватившему чресла и крепко притороченному к торчащему из фаллоса кольцу. Теперь-то я уж точно не смог бы его вытолкнуть: он не просто был втиснут в меня на всю глубину, но еще и надежно ко мне привязан. Сзади уверенно потянули за продернутые через кольцо вожжи, и я чуть не свалился с ног. Теперь усевшийся сзади возница мог мной управлять через уздечку и привязанный к сбруе фаллос.

Поглядев вперед, я увидел, что прочие невольники нашей упряжки снаряжены точно так же, и все они такие же принцы, как и я. От поставленных впереди людей вдоль моих боков и над плечами тянулись длинные поводья, сведенные в пучок узкими кожаными кольцами впереди меня и, вероятно, сзади. Вздрогнув, я почувствовал, как мне заводят за спину руки и туго связывают грубой веревкой. Тут же чьи-то руки в шершавых перчатках прищепили к груди, к обоим соскам, черные кожаные грузики и легонько потеребили каждый, убедившись, что те висят надежно. Грузики эти имели каплевидную форму, походя на черные слезы, и единственным предназначением сего украшения, похоже, было определить ступень владельца экипажа в здешней иерархической лестнице.

С той же молчаливой поспешностью мне обули ноги в грубые сапожки с приделанными к ним конскими подковами, похожие на те, что использовались в замке на умопомрачительных забегах по тропе взнузданных. Икрами я ощутил холодную кожу сапог, от подков ногам сделалось заметно тяжелее.

Но даже те дикие скачки в замке с водрузившимся тебе на закорки и погоняющим кнутом ездоком не унижали так, как эта общая упряжка пристяжных рабов. Едва меня закончили снаряжать (теперь я выглядел, в точности как мои взнузданные напарники, равно как и прочие невольники, цокающие по этой оживленной улице) и я наконец смог перевести дух — как голову мне вздернуло вверх, и два весьма ощутимых рывка поводьями побудили упряжку тронуться с места.

Краешком глаза я заметил, что заложенный рядом со мной невольник высоко поднимает колени, как это требовали хозяева, и поспешил последовать его примеру. Привязанная к поводьям затычка с хвостом во мне подергалась, и голос господина громко призвал:

— Быстрее, Тристан! Больше старания! Вспомни, как я учил тебя шагать. — Широкая вожжа с громким шлепком прошлась мне по исполосованным бокам и ягодицам, и, света не взвидя, я помчался вместе со всеми.

На самом деле, вряд ли мы могли двигаться быстро — но мне тогда казалось, мы летим. Над собой я видел бескрайнее голубое небо, проплывающую мимо каменную крепостную стену, лица летописца и его спутницы, высоко сидящих в экипаже, а также обладателей других, движущихся по улице колясок. И вновь меня посетило это ужасающее осознание реальности: что здесь мы — самые что ни на есть настоящие рабы, бессловесные и нагие, а вовсе не королевские потешные игрушки. Мы были ничтожнейшей и беззащитнейшей частицей этого огромного, сурового, губительного мира, в сравнении с которым королевский замок мнился теперь этакой ломящейся сластями кондитерской.

Принцы впереди заметно напряглись в своей конской амуниции, словно норовили друг друга обскакать. Торчащие у них из задов длинные лоснящиеся конские хвосты раскачивались туда-сюда, на стройных икрах, подпираемых тесными кожаными голенищами, очертились натруженные мускулы, под ногами громко звякали подковы. Внезапно от рывка поводьев голову мне резко вздернуло выше, под коленями стегнули вожжи. Я невольно застонал, слезы сами покатились из глаз, и если бы не затыкающие рот удила, я точно бы заревел в голос от отчаяния и боли. Колотящиеся в грудь при каждом движении грузики дергали и оттягивали соски, отчего по всему телу разливался мелкий трепет. И, как никогда прежде, я ощущал свою наготу, словно все навешанное на меня снаряжение — и сбруя, и конский хвост — еще больше меня обнажило.

Поводья резко дернулись три раза, и наша упряжка сбавила ход, перейдя на размеренную рысь, словно все «скакуны» уже знакомы были с подобными командами. Запыхавшийся от бега, с мокрым от слез лицом, я даже порадовался этой смене темпа. Вожжа прошлась на сей раз по трусящему рядом принцу — он тут же весь выгнулся дугой и стал высоко подбрасывать колени.

Сквозь шум уличной сутолоки, цоканье сапог по мостовой, сдавленные стоны и резкие, несдержанные выкрики «коньков» до меня слабо доносились повышающиеся и затихающие звуки разговора моих господ, хотя слов мне было и не разобрать.

— Тристан, выше голову! — гаркнул летописец, и я ощутил энергичный рывок за бразды и тут же — за кольцо на фаллосе, отчего на мгновение даже оторвался от земли.