Ещё раз про Красного Воробья - Дмитрий Волчек Страница 2

Есть, конечно, в романе великолепные, сильные места, не могут не быть. Например: «Я задумался о том, как приходят решения в жизни. Людям, которые что-то решают, помогают большое упорство и удача. Если упорствуешь достаточно долго, то как правило, приходит и удача». И многие места, некоторые строчки в книге были подчёркнуты красным карандашом.

Вероятно, кто-то читал её очень внимательно, кому-то она была дорога. Может быть, нужда заставила этого человека сдать её, вместе с другими книжками, в комиссионку. Она немножко пахла сыростью, словно была пропитана слезами и желтизной осени. И я решил вернуть эту вещицу бывшему владельцу. Это было бы правильно и справедливо. Всё равно она мне не очень понравилась, по сравнению с другими произведениями этого автора. Хотя, быть может, всё объясняет эпиграф: плохой литературе посвящается?

Книга жгла мне руки. Она была как серебряный слиток, из которого вырывалось пламя – будто красное оперение мифической птицы, долбящей клювом изнутри. Я положил её в пластиковый пакет и вышел на улицу.

Меня охватил солнечный ветер и переливающееся в голубовато-белёсом пространстве золото листвы. Хотя деревьев мало кругом, больше асфальта и камня. Июльская жара, дарующая лишь местами, в тени шипуче-лимонно-мятное и ласковое дыхание прохлады. Дребезжание трамваев, снующие машины. Люди, слишком много людей. Изящная и величественная, опять-таки местами, архитектура. Но всё ещё как будто не совсем сбылось, всё словно некий набросок нарождающегося сознания.

Такое ощущение, что горожане не особо озабочены выбором своего гардероба, мне нравится их простота в этом. Я тоже просто в сандалиях, джинсовых шортах и безрукавке. Иду, уже несколько отклонившись от маршрута, как Алиса за белым кроликом, за шикарным женским задом в полупрозрачной земляничного цвета юбке. Ветерок колышет её. Ягодицы незнакомки совершают волнообразные круговые движения, вздуваются упруго как воздушные шарики, задорно поигрывают, маня… Переменчивые очертания их неуловимы, но притягательны и совершенны! Эта фантастическая жопа просто завораживает, я пытаюсь представить её без ничего… Но вот девушка ускорила шаг. И мне нужно в иную сторону.

Магазинчик располагался на какой-то там по счёту из улиц с одинаковым названием, ещё из советской поры. Хозяин – или просто наёмный продавец – занимался перетаскиванием каких-то коробок в подсобное помещение. Чтобы не отвлекать, я побродил немного, насколько это было возможно, по тесному периметру, загромождённому выставленными, словно нелюбимые дети, на продажу вещей.

– Вас что-то интересует? – То же бесстрастное и сухое интеллигентное лицо. Тот же бесцветный взгляд. Очки. Кого-то он мне напоминал? Нет, вряд ли. Я несколько сбивчиво объяснил цель своего визита: ведь должны же быть у вас какие-то координаты, номера телефонов ваших клиентов. Не могли бы вы…

Если мой собеседник и был удивлён, всё-таки не каждый день наверно такие посетители, с такими необычными просьбами, то по его виду этого нельзя было понять.

– Боюсь, что ничем вам не смогу помочь. Боюсь, что бывшего владельца уже нет… нет в живых, – уточнил он, чуточку разведя руками.

Несколько ошарашенный – а ведь такой оборот дела вполне можно было предвидеть – я отправился восвояси. Ну конечно, наследники распродают вещи умершего старика или старухи, ненужный им хлам. А разве обязательно этот некто был так уж стар?

Чьи руки держали вот это, листали эти страницы, кто уносился в мысленную над-реальность, узрев что-то между строк… а вернее открыв неожиданно это что-то в себе – этого я уже никогда не узнаю. Не суждено. Про этого человека я буду явственно помнить только одно – его отсутствие, его смерть. Смерть… Она умножилась несколькократно в зеркалах прошедшего и явила себя в настоящем. Писатель, изображающий гибель своего героя, сам уже упокоившийся… его неизвестный благодарный читатель, также присоединившийся к нему… я… Да, только смерть продолжается вечно и вербует себе всё новых и новых адептов, не ожидая от них ни поклонения, ни любви, ни страха – просто бесстрастно принимая всех в своё лоно. В своё обесцвеченное и обездвиженное «никогда». Никогда будет идти снег. Никогда взметнутся в тёмное, в россыпи звёзд, небо мосты. Всё будет в цветах, всё сбудется никогда… Сцена будет пуста и чисто выметена. На ней останется один-единственный актёр. Он же и зритель.

Снаружи ликовал, остывая, день. Солнце завалилось за крыши домов. Я положил книгу на угол невысокой оградки, идущей вдоль газона, и ушёл не оборачиваясь. Боясь нарушить тишину. Боясь, что обернувшись увижу на том месте чудовищно прекрасное существо огненного цвета, пернатое. И тогда тонкая грань разума пошатнётся, перестанет отделять явь от вымысла, от сна.