Одержимый тобой - Валентина Кострова Страница 2

Не вслушиваюсь в пустую болтовню своего собеседника, пусть он и заместитель главы департамента градостроительства. В моем рабочем графике уже назначена встреча с Маратом Шамиливичем Хуслунувичем, заместителем мэра Москвы по вопросам градостроительной политики и строительства.

Взгляд смещается с толпы расфуфыренных жен и любовниц важных людей к входящей паре. Задерживаю дыхание. Весь шум вокруг звучит фоном, он даже не раздражает, как несколько минут назад. Я улыбаюсь, когда мои глаза пересекаются с голубыми глазами. Мне кажется, что она смотрит на меня чуть дольше, чем обычно, но тут же отводит взгляд в сторону. Сжимаю челюсть до хруста, сводя брови к переносице. Хмурюсь еще больше, как только понимаю, из-за кого ее глаза зажигаются, и лицо озаряется лучезарной улыбкой. К ней спешит какой-то сосунок с влажными губами.

— Это кто? — беспардонно прерываю монолог заместителя, следя за формальным обменом любезностями. Денис одобрительно кивает головой, хлопает молокоотсоса по плечу и перекладывает руку своей дочери в руки неоперившемуся юнцу. У меня жгучее желание переломать Щербакову руки, чтобы никогда-никогда никому, кроме меня, не позволял прикасаться к своей принцессе.

— Это Щербаков, — гундосят рядом, сильнее стискиваю ножку бокала с выдохшимся шампанским. — А это сын Макарова, Захар, недавно вернулся из Лондона. Перспективный молодой человек, кажется будущий зять Дениса, — тонкая ножка фальшивого хрусталя переламывается в моих руках. Вышколенный официант осторожно забирает осколки, вокруг меня гробовая тишина на фоне ненавязчивой музыки живого оркестра. Взять себя в руки! — командую самому себе.

— Вот как! Не слышал об этой новости, — заставляю себя приподнять уголки губ, посмотреть на заместителя спокойным взглядом. То, что творится у меня внутри — ни одна душа в этом зале даже не догадывается. Как и то, каких титанических усилий мне стоит держать себя в узде, не рвануть в сторону худенькой блондинки, не закинуть ее на плечо в лучших традициях своего народа, и не скрыться в вечерней мгле.

Час. Даю себе продержаться час, убедиться в том, что Щербаков не собирается отдавать на пробу свою дочь недорослю, который только и знает, как заглядывать глазами в ее неглубокое декольте. Моя девочка смеется, кокетливо поправляет прядь из прически, крутя бокал в своих тоненьких пальчиках. Каждый раз, когда вижу ее в реальности, поражаюсь насколько она внешне хрупка, изящна. Ее обнять страшно, ненароком ведь можно и переломать. Статуэтка из тонкого фарфора, расписанная искусными мастерами вручную. Сердце сжимается, глядя на аристократические запястья, черный шелк еще больше подчеркивает ее бледную кожу. Она совсем не похожа на своего отца. Тонкие черты лица, изящная фигурка, прямые белые волосы, ярко-голубые глаза и чуть пухленькие губы — наследство от покойной жены Щербакова. Люди рассказывали, что Денис в буквальном смысле носил жену на руках до самой смерти, теперь вот оберегает-опекает единственную дочь, как чудовище свой аленький цветок.

Громкий смех заставляет почтенную публику на время замолчать и повернуться в сторону молодежи, которая откровенно веселится. Напоминают, котят и щенят, цыплят и утят. У каждого своя шерстка, оперение. Моя девочка даже среди сверстников выделяется. Лебедь.

Одна рыжая толстушка хватает мою девочку и тащит под арку. Я напрягаюсь и не спеша направляюсь к девушкам. Что-то задумала рыжуля, судя по лицу моей малышки, она смущена и не совсем согласна с подружкой или кто она там ей.

— Дамы и господа, мы рады вас приветствовать на ежегодном вечере, где вы активно делитесь своим богатством в различные фонды, — зал сдержанно смеется на речь толстушки. — Я знаю, что все лоты давно разыграны и куплены, без них бы и вечер не состоялся, — приятно смеется, кокетливые ямочки на щеках умиляют.

— Все знают, что на прогрессивном западе существует традиция: поцелуй под омелой, а у нас над головой как раз красивый венок из этого растения, — поднимает вверх бокал, заставляя всех откинуть головы. Действительно над девушками висит красивый декор с омелой. А что за традиция?

— Мы открываем аукцион, а лот наш: поцелуй от нашей замечательной Дианы Щербакой. Если успеете договориться, она еще сможет вам бесплатно оформить к Новому году елку, у кого ее нет.

— Бред, — цежу себе под нос, отыскивая в толпе Щербакова. Он смеется. Это немного успокаивает, значит целомудренный чмок в щеку. Хотя я и за такой поцелуй готов сейчас выбить зубы тому, кто выиграет лот. Значит…

— Три тысячи раз! Три тысячи два! — толстушка задорно отчитывает цену. Кто-то за моей спиной кричит: «Пять». Сразу же несется десять тысяч. Ставки повышаются, как и азарт. Мне уже совсем не смешно, моя малышка тоже выглядит испуганной от конкуренции за ее поцелуй.

— Пятьдесят тысяч! — орет пацан, сын Макарова, подбираясь к сцене. Ее улыбка, адресованная не мне, рвет башню. Чувствую, как вожди контроля ускользают из рук, а звериный рык «моя» рвется из груди.

— Пятьдесят тысяч раз! Пятьдесят тысяч два!

— Двести! — поднимаю руку. Так как оркестр на время аукциона перестал играть, возникшая тишина чувствуется каждой клеточкой тела. Ощущение победы заставляет изогнуть губы, посмотреть с превосходном на побледневшего сосунка. Мал еще папкиными деньгами сорить, а своих еще не наскреб, чтобы со мной тягаться.

— Двести тысяч раз. Двести тысяч два, — рыжуля рыщет глазами потенциального соперника, но все молчат. У молодых таких денег нет, а мои ровесники и старшее поколение знают, что со мной лучше не связываться. Щербаков хмурится, поглядывает на меня искоса. Не сожру дочурку. Не сегодня точно.

— Двести тысяч три. Лот продан, — радости в голосе нет, а мне по хрен. Придерживаю спереди пиджак, поднимаюсь к девушкам на эту мини-сцену с омелой над головой. Смотрим друг другу в глаза. Моя малышка смущается, на щеках два красных пятна, вежливо улыбается. Взгляд против воли останавливается на полураскрытых губах. Волна неконтролируемой похоти сшибает дыхание, перед глазами картинки со строгим цензом плюс восемнадцать.

— Если у вас еще нет новогоднего декора, я могу лично для вас сплести венок на дверь, — голос такой, что слушать и слушать ее. Волнуется. Пальцы подрагивают, грудь взволнованно приподнимается.

— Я не праздную Новый год, но если вы сделаете, не откажусь, — звериное «моя» засовываем на самое дно души, тянем губы в скупой улыбке. Диана склоняет голову набок, впервые смотрит на меня с интересом. Я забываю, что мы находимся в помпезном месте с лицемерной публикой. Сейчас для меня существует только она, ее взгляд голубых глаз, ее дыхание в такт моему.

Преодолеваю расстояние. Опять убеждаюсь насколько она миниатюрна рядом со мной. Без высоких шпилек едва достанет мне до плеча, сейчас наши глаза почти на одном уровне. Я подставляю щеку для скромного поцелуя, вспоминая свои бесстыдные сны, где трахаю ее рот своим языком и членом. Диана осторожно втягивает рядом со мной воздух, прикасается своими губами к уголку моих губ. Секунда. Всего лишь секунда нашей близости, а я хочу эту секунду превратить в вечность, но повелевать временем не умею.