Любимая серая мышка - Анна Яфор Страница 19

Он возвращается в офис спустя сорок три минуты, но теперь в его глазах нет ни холода, ни раздражения. Вообще ничего нет, потому что Лавроненко просто не смотрит в мою сторону. Не улыбается, не кивает, не дает никаких распоряжений. Сразу направляется в кабинет, будто бы не замечая, что я нахожусь в приемной.

И мои попытки успокоиться летят в тартарары. Все это время, дожидаясь шефа, уверяла себя, что проблема не во мне, и он с утра был занят. Но теперь вижу, что это не так. Мужчина намеренно дистанцируется, и объяснения, что приходят на ум, одно хуже другого. Сердится из-за моего сообщения? Или ему так сильно не понравилось, что теперь неприятно меня видеть? Это же возможно… Я понятия не имею, какие девушки его привлекают, но любые сравнения совсем не в мою пользу.

Очень хочется расплакаться. Мне жалко себя, жалко до такой степени, что я готова поддаться этим чувствам. Сбежать из кабинета, спрятаться где-нибудь в туалете и утонуть в слезах. Уже и так шмыгаю носом, и горячие капли то и дело срываются из глаз, оставляя на столе крохотные лужицы. И салфетка, с помощью которой пытаюсь их стереть, уже совсем мокрая. Если немедленно не остановиться, то совсем скоро у меня покраснеют глаза и распухнет лицо, что не заметить будет невозможно. А я совершенно не хочу, чтобы ко всем негативным впечатлениям добавилось еще и это.

Ведь только говорят, что мужчин трогают женские слезы. На самом деле гораздо чаще верным оказывается обратное. Плач и истерики воспринимаются как попытки любой ценой добиться желаемого. А это мало кому понравится. Я знаю, мне папа говорил. И предупреждал, чтобы я никогда не выбирала такой способ манипулирования.

А еще об этом рассказывала Капитолина Сергеевна. Она не раз упоминала, что слезы – нечестная игра, и проявлять такую слабость не стоит.

Я вздыхаю и, выбираясь из-за стола, тихонечко крадусь мимо директорской двери к выходу. Глупо, конечно, вряд ли Лавроненко дежурит за ней в ожидании моих шагов, он наверняка занят делами и думать забыл обо мне. Но все равно так спокойней: выйти поскорее, убедившись, что никто ничего не заметил, и привести себя в порядок в женской комнате.

Я торчу там с четверть часа, старательно брызгая в лицо холодной водой, чтобы убрать все-таки случившееся покраснение. А потом отправляюсь в столовую. Благо, уже наступило обеденное время и можно этим воспользоваться, чтобы окончательно прийти в себя. Хотя бы внешне – про внутреннее мое состояние лучше даже не думать.

Беру салат, компот и какой-то пирожок и усаживаюсь за столик у окна. Людей пока немного, и это хорошо: никто не подсядет и не станет доставать разговорами.

Я наивно надеюсь на это, но, как оказывается, зря. Отвлекаюсь на еду и не сразу замечаю, как у моего стола появляется Денисова. Оглядывается по сторонам и садится, не спрашивая разрешения.

– Машунь, не знаешь, что Потапова делала у шефа?

Понятия не имею. Я эту Потапову вообще видела только раз, и знать о ней ничего не знаю, кроме того, что она жила с Лавроненко и недавно они расстались. Да и не приходил к нему никто сегодня. Разве что в те несколько минут, когда я отсиживалась в туалете.

Мотаю головой в ответ на вопрос Снежаны, но она и не думает уходить. Наклоняется ко мне и начинает шептать, то и дело косясь на дверь.

– Я вообще думаю, что этот их роман был ненастоящим. Во-первых, после того, что узнала про нашего Лешу, а во-вторых, уж слишком дружелюбно они ведут себя друг с другом. Совсем не как бывшие.

Смотрю на остатки салата на тарелке и понимаю, что больше всего на свете сейчас хочется вывалить их этой змее на голову. Ну, какой он ей Леша? И ведь не угомонится никак, продолжает нести чушь про его якобы нетрадиционную ориентацию. Наверняка не только мне наболтала об этом. Мерзко и отвратительно, мало того, что сплетничает за спиной у шефа, так еще и настраивает против него других. Ведь обязательно найдутся такие, кто осудит за то, чего нет и в помине.

– От меня тебе что надо? – мрачно смотрю на навязавшую мне свое соседство девицу, и та изумленно приоткрывает рот.

– Маш, ты чего злая? Тяжело с таким двуличным типом работать, да? Мне бы тоже противно было. Как представлю все эти гадкие подробности… – она картинно закатывает глаза, а я сплетаю пальцы в замок, приказывая себе не поддаваться становящемуся все более сильным желанию вцепиться ей в волосы.

– Тебя же никто не держит. Противно – так найди другое место. И другого шефа, который окажется более покладистым. И не придется ничего придумывать, чтобы никто не догадался, что тебе попросту дали от ворот поворот.

Ее напомаженные губы начинают дрожать. Сначала от волнения, а потом – я уверена – от ярости, которая с каждым мгновеньем все отчетливее проступает на лице. Она бледнеет, краснеет и начинает шипеть, как кошка, которую дернули за хвост.

– Да как ты смеешь, маленькая дрянь! Думаешь, раз тебя взяли на это место, так можешь теперь рот открывать? Или надеешься, что начальник заступится? Да он таких, как ты, вообще не замечает! Серая мышь, ты же и годишься только, чтобы кофе подносить!

Я это и без нее знаю, так ничего нового она не сообщила. И обижаться повода нет. А вот про него не хочу, чтобы говорила гадости. Ни мне, ни, тем более, кому-то еще.

Отодвигаю стул и встаю, сидеть с ней рядом не собираюсь больше не секунды.

– Лучше быть серой мышью, чем такой дурой, как ты, – и видя, как она начинает хватать ртом воздух, задыхаясь от возмущения, добавляю: – Да, Денисова, ты самая настоящая дура, хоть и красивая. Если у тебя и был хоть малейший шанс расположить к себе шефа, ты его профукала. Поэтому лучше замолчи и не позорься. А то я всем расскажу, что он тебя отшил.

– Да как ты смеешь! – она тоже поднимается, надвигаясь на меня, и я все-таки позволяю себе то, чего так сильно хочется: впечатываю в раскрасневшуюся физиономию тарелку с недоеденным салатом. И, растягивая улыбку, говорю нараспев, не особенно беспокоясь о том, что кто-то может услышать.

– Еще и не такое посмею, если ты не заткнешься. Я тебя предупредила.

И тут же слышу:

– Что здесь происходит? – даже оборачиваться не надо, чтобы узнать этот голос и почувствовать звенящую в нем сталь.

Как раз появления Лавроненко сейчас для полного счастья мне и не хватает. Он не просто зол: глаза метают молнии. Еще бы: ведь его секретарша устроила целое представление. В столовой больше никто не ест, все смотрят на нас. Денисова пыхтит, одну за другой сминая салфетки и размазывая по лицу салатный соус, а я не знаю, куда деться от стыда.

Нет, мне ничуть не жаль. Если бы потребовалось, сделала бы то же самое – эта змея и худшее заслужила. Но наверно, все же не стоило вести себя так публично. Ведь я не только себя подставила, что будут думать люди о человеке, у которого в подчинении работает такая скандалистка?

– Алексей Андреевич! – скулит девица, сверля меня ненавидящим взглядом. – вы же видите, что сделала эта сумасшедшая! Она, мало того, что опозорила меня перед всеми, еще и одежду испортила. И прическу! Да ее в психушку надо! Или в полицию за хулиганство!