Убийственная красота. Запретный плод - Алиса Клевер Страница 15

– Ты не хочешь ничего, кроме сегодняшней ночи. Мы – как призрачные любовники, появляющиеся в полнолуние. Дыхни на нас, и останется только дым. Мне нужно ехать, Андре. Я должна сейчас быть с мамой.

– Я понимаю, – кивнул он и потянулся к спинке кровати, чтобы отстегнуть меня. Я еще помнила, как мучительно желала свободы, как больно впивался в запястье металл, но теперь свобода совершенно не радовала. Меня не освободили, меня выбросили. Так, во всяком случае, я чувствовала себя, пока принимала душ и примеряла одежду – предположительно матери Андре. Явиться домой в чужом рваном серебряном платье – безумие, уже одного того, в каком виде я оказалась к утру, будет достаточно, чтобы взбесить маму до невозможности. Андре нашел для меня какие-то салатовые бриджи, которые были мне безнадежно велики. Это не Габриэль была полной, это я превратилась в ходячий скелет. Андре дал мне ремень, проколов в нем дополнительное отверстие, затем протянул блузку. Она кое-как прикрыла скомканные на талии бриджи, и я вроде бы стала отдаленно напоминать приличную девушку. Вот только обуви у меня не было совсем, пришлось взять тапки – не домашние, пляжные, но они все равно смотрелись довольно странно.

– Я отвезу тебя, – сказал Андре. – Если хочешь, можем заехать и купить другую одежду. Некоторые магазины уже открыты.

– А мы не можем заехать за моими вещами?

– Там, наверное, сейчас еще никого нет, – смутился Андре. – Я не подумал об этом вчера, прости.

– Ничего. Тогда вызови мне такси – и все. Ты тоже устал.

– Не говори глупостей, – возмутился он, натягивая брюки. – Я не хочу, чтобы ты ехала на такси. Я вообще не хочу, чтобы ты уезжала.

– Не могу же я остаться тут, на твоей кровати навсегда, – усмехнулась я, но сердце вдруг ухнуло и затрепетало от абсурдной, ничем не обоснованной надежды, что это может оказаться возможным. Остаться с Андре навсегда. Какая глупость, как ты могла даже подумать об этом? Отведи взгляд в сторону, сделай вид, что это была шутка. Глупая девочка, не вздумай показать этому жестокому и красивому хищнику, что твое сердце болит. Он уничтожит тебя в два счета. Все, чего он хочет, это обладать тобой. Ему не нужно ничье сердце. Он понимает слово «любовь» совсем иначе, для него это – только физический акт.

– Но ты могла бы остаться тут на некоторое время, – пробормотал Андре, недовольно глядя в окно. Ничего не ответив, я стала спускаться по металлической лестнице, с которой у меня было связано столько воспоминаний. Мне было плохо и страшно, но я изо всех сил делала вид, что все хорошо. Из окна кухни было видно лестницу музея и внутренний дворик здания. Я уже начала привыкать к этому бесконечному лету, к этой красоте Парижа, цветам и краскам. Ну что ж, встречай меня, серая будничная Москва, успокой меня своими пробками, утешь дождями.

– Интересно, какая сейчас погода в Москве? – бросила я, наливая себе воды из-под крана. Андре глянул в свой телефон. В Москве было тепло и солнечно. Неужели сейчас во всем мире лето? Я хотела дождей, хотела бури.

– Почему ты отказался оперировать мою маму? Ты можешь мне объяснить?

– Боюсь, что нет.

– Ты мог заставить меня сходить с ума, заниматься полнейшим развратом на глазах у доброй сотни людей, но ты не можешь сказать мне, что не так с моей матерью? Это что, врачебная тайна? – Я подлетела к входной двери, используя минутное возмущение как предлог. Что угодно, только бы уйти и не начать умолять его оставить меня тут, в этой квартире, снова приковав к кровати. Андре шел за мной, не говоря ни слова. Я бежала по лестнице вниз, он шел спокойно, но финишировали мы вместе. Вышли и сели в его кабриолет. Я кусала губы, стараясь убедить себя, что все это ничего, ровным счетом ничего не значит. Я смогу, мне от него ничего не надо. Почему я не могла влюбиться в кого-нибудь попроще, с кем, по крайней мере, было бы легче расстаться?

– Не молчи, Даша, скажи что-нибудь…

– Хорошая погода, не правда ли? – произнесла я жеманным тоном, убирая волосы с глаз. В кабриолетах хорошо, когда есть солнцезащитные очки и косынка, а так волосы взлетают в разные стороны, норовя забиться в рот и в нос. Постоянное чувство, что я сейчас чихну. Впрочем, если бы ветер сменился и подул в обратную сторону, было бы намного лучше.

– Даша, птица моя, не надо. Я не знаю, что нам делать.

– Нам? Каким таким нам? – улыбнулась я с преувеличенным удивлением. – Никаких нас нет. Есть ты, есть я, есть моя мама и моя жизнь. А у тебя – своя.

– Не говори так.

– Хорошо, тогда я помолчу.

– Ты хочешь остаться? Останься.

– Я хочу кофе, – пробормотала я, когда кабриолет подъехал к гостинице. Швейцар сменился, этот, теперешний, кажется, был тут неделю назад. Впрочем, я не запомнила их лиц. Он раскрыл перед нами двери и кинул ключи от машины мальчишке-парковщику. Я шла быстро, не оглядываясь, желая, чтобы эта пытка поскорее кончилась и Андре наконец оставил меня. Я спешила приступить к болезненной терапии – немедленно начать забывать его, и вовсе не желала, чтобы он видел процесс выздоровления. Но Андре упрямо шел рядом. Мы зашли в лобби и поздоровались с портье, узнав, что мама все еще в номере и пока не выходила. Андре заказал мне кофе и круассан, а себе – травяной чай с сахаром.

– Мне, наверное, не стоит подниматься, – сказал он. – Лучше будет, если я увижу твою маму в клинике. Учитывая то, что она не имеет ни малейшего понятия о том, что есть между нами.

– Учитывая то, что между нами ничего нет, – добавила я, не смогла удержаться.

– Это совсем не так. Даша…

– Вот как? Тогда, если хочешь, давай поднимемся на лифте, и ты сможешь взломать еще какую-нибудь гардеробную, чтобы трахнуть меня там? А? Почему ты продолжаешь говорить о нас?

Я говорила куда громче, чем хотела, и люди на соседних диванчиках стали оглядываться на нас, смотря с осуждением – я портила им мирное летнее утро. Мне было плевать, Андре – тем более.

– Ты хочешь, чтобы я это сделал? Только скажи! А после ты снова сделаешь вид, что это ничего не значит? – спросил он так же громко. Я испугалась, что он приведет свою угрозу в исполнение, и замотала головой.

– Ну извини. Просто ты… – Я замолчала, потому что подошел официант. Он поставил передо мной чашку кофе, так демонстративно выражая протест против моего поведения, что мне стало смешно.

– Что я, птица? – грустно спросил он.

– Ты сводишь меня с ума, – сказала я. – Это, должно быть, звучит как пошлый комплимент из глупой книжки, но я имею в виду именно медицинское значение этих слов. Я чувствую, что схожу с ума. Я просто не узнаю себя. Мне все время кажется, что я лечу в пропасть, и при этом мне нравится туда лететь. Я перестала понимать, что хорошо, а что плохо. Может быть, мне и правда требуется помощь? Ты действуешь на меня, как… как дурман. Я боюсь не проснуться.

– Это как раз именно то, что хочет услышать любовник после ночи любви, – усмехнулся Андре, но в словах его звучала горечь. Я не стала с ним спорить. – Значит, ты хочешь, чтобы я ушел?