Палач - Виктория Крэйн Страница 14

Кричать я давно уже не могла. Только хрипела и кусала губы. Кровь тонким ручейком стекала из уголка рта. Струйка становилась все сильнее с каждым заходом в глубины моего сознания.

— Нет… пожалуйста… не надо… нет, — повторяла я, как заведенная.

Я не хотела произносить этих слов, но разум меня не слушался.

Сколько же этих «нет» он слышал за свою жизнь? Сколько раз его молили? На коленях, заламывая руки? Взывали к состраданию и милости? Но он всегда был бесстрастен и равнодушен. Ни капли сострадания. Никакого милосердия. Как и сейчас. Со мной.

И вот он нашел, что хотел. Но его встретила стена. Он ударил. Я рефлекторно ударила в ответ. Но Палач даже не поморщился. Он просто отмахнулся от моей защитной силы, как от назойливой мухи, и нанес еще один удар. Стена выстояла. Но это было моим последним актом сопротивления. Что-то во мне сломалось, и я ясно поняла: это конец. Я умираю. Последний рубеж преодолен. Дальше лишь пустота. Тишина и покой.

Я радовалась. Наконец-то все закончится. Потому что я не смогла бы вытерпеть больше. Он бы просто растоптал мою личность. Окончательно. Без возможности восстановить утраченное. А эта участь хуже смерти. Для любого существа.

Боль уходила с каждой новой пульсацией моего сердца. Оно замедляло свой ход. Но я пока не могла уйти. Кое-что я должна была узнать. И ответ на мой вопрос мне мог дать только он. Мой Палач.

— Скажи мне, — это было крайне тяжело — говорить, когда тело разрушается, но я должна была.

— Ты что-то сказала? Я удивлен. Ты решила мне что-то поведать? Не слишком ли поздно, моя милая?

Я почувствовала, как он отстранился и выпустил из тисков мою память. Он уже понял, что я умираю. По сути, я уже была мертва. То, что сердце мое пока стучит, всего лишь последнее «прости» этому миру. Он не понял лишь одно — мои блоки сняты. Сейчас он мог увидеть абсолютно все. Но он верил, что моего сопротивления хватило, чтобы противостоять ему до конца. И я больше не была ему нужна. Так… отработанный материал.

Мне нужен был мой голос. Я взмолилась Богу, Дьяволу (смешно), любым силам, которые меня могли услышать, чтобы дать мне напоследок возможность говорить. И эти силы услышали меня.

Голос мой дрожал и был очень тих. Но я уже не шептала. А вместе с голосом вернулось зрение.

— Ответь мне на один вопрос, — Люциан вопросительно вздернул бровь. — Мой сын. Как он?

Он удивился моему вопросу. Ну еще бы. Я тоже удивилась бы, как и любой другой.

— А почему я должен это знать? У тебя есть ребенок?

В глазах его мелькнул интерес, расчет. Я угадывала его мысли. Ребенок Проводника сам становится Проводником.

— Есть. Был, — меня не волновали его планы, я должна была все узнать, пока еще оставались силы говорить.

— Скажи мне, где твой ребенок, и Арка о нем позаботится.

Его глаза хищно сощурились. Он даже не пытался от меня скрыть потаенного смысла своей фразы.

— Нет. Это ты мне скажи, — я набрала побольше воздуха, внутри что-то заклокотало. — Люциан! Заклинаю тебя! Скажи. Где. Наш. Сын!

Несколько секунд он просто глядел на меня. До него еще не дошло. И я увидела этот момент. Ведь я назвала его по имени. Первый раз за эту долгую ночь, с тех пор, как он вернул мне способность говорить. Произнесла имя, которое в этой реальности могла знать лишь я.

Он отшатнулся.

— Люциан? — я говорила все тише, одолженная сила иссякала. Я облизнула губы. — Пожалуйста… Он жив? Здоров?

Некоторое время он сидел неподвижно. Словно статуя. Потом его взгляд метнулся ко мне. Обежал с головы до ног. Рука его приподнялась. Губы шевельнулись. Потом до меня донесся голос. Тихий и неуверенный. Это у него-то?

— Мири?

Он смотрел мне в глаза, и все было в этом взгляде: боль, страдание, ужас. И над всем этим — понимание.

Я прикрыла глаза. Когда я их вновь открыла, Люциан стоял рядом. На коленях. Рука его коснулась моей шеи. Легко-легко, будто крылья бабочки. Потом чуть сильнее — на пульсе. Скользнула ниже, обводя контуры моего тела. Уже не отстраненно. И столько чувства было в этом касании, что слезы потекли из моих глаз. Кровавые. Во мне еще оставалось достаточно крови, чтобы плакать. По нему, по нам.

— Я…

— Не надо ничего говорить. Тебе больно… — голос его сорвался. Он закашлялся.

— Нет… Я скажу… Я рада, любимый… Я так рада, что ты жив, Люциан!

Сил почти не оставалось. Перед глазами темнело. Голова кружилась. Я потянулась к Люциану рукой. Рука упала. Он перехватил ее, переплетая свои пальцы с моими, и сжал.

— Не… откажи… мне…

— Все, что хочешь, Мири! Обещаю.

— Убей меня… я больше… не могу… прекрати это… одним махом. Ты можешь.

— Нет! — я увидела, как задергалась жилка на мощной шее.

— Я… не хочу… долгой агонии… Coup de grace… [1]

Он осторожно просунул руку мне под спину и поднял мое ослабевшее тело к себе на колени.

— Мири! Ох, Мири… — он прижимал меня к себе, уткнувшись лицом в мои волосы, и покачивался.

— Я, правда, не знаю… своего истинного… имени. Я его… никогда… не знала, Люциан! Верь мне!

— Я верю, маленькая. Верю… Да и неважно это. Но почему? — он оторвался от моих волос и заглянул мне в лицо. — Почему ты не дала мне знать раньше? Ты… Ты так изменилась… Я не узнал тебя. Я… О Боже! Я думал, ты умерла, Мири! Я видел твое тело. Я же сам тебя похоронил…

Люциан, обращающийся к Богу — какая ирония! В другой раз я бы долго хохотала. Но не сейчас.

Лицо Люциана, и без того бледное и осунувшееся, помрачнело.

— Отец… Это он. А я поверил.

— Мы… верим в то, во что хотим верить, не вини себя… Я тоже…

— Не винить? Не винить?! — он почти рычал. — Вот за это?

Он качнул меня, показывая, что он имел в виду. Но я понимала. И я ему сострадала. Каково было ему, когда я ему открылась? Стороннему наблюдателю мое признание могло показаться местью. Изощренной последней местью. Но это было не так. Не могло быть так. И Люциан никогда не подумал бы, что я просто ударила в ответ.

Мне было тяжело, руки, словно свинец, но я коснулась его лица. Провела ладонью от виска вниз, по скуле, щеке… Вдоль линии подбородка. Потом большим пальцем тронула эти чувственно очерченные губы. Они прихватили мой палец и нежно сжали.

Когда Люциан смотрел на меня, мне легче дышалось. И я приняла решение, зная, что после этого меня не станет.

— Блоков больше нет, — шепнула я. — Давай. Ты хотел знать. Так узнай. Узнай все, любимый.