Пустая карта - Настасья Карпинская Страница 14

– Ольга Владимировна, я не хотел говорить при вашей маме, но помимо переломов и сотрясения есть еще один момент.

– Изнасиловали?

– Нет, ваша сестра была беременна. Сохранить уже было нельзя. Ее почистили, кровотечение остановили и сейчас хирурги пытаются собрать ее левую ногу.

– Когда ее можно будет увидеть? – произнесла, сглотнув подступивший к горлу ком.

– Не раньше завтрашнего утра, возможно, и позже. Все будет зависеть, оттого, как быстро стабилизируется ее состояние.

– Понятно. Спасибо большое.

И еще, мы обязаны сообщить в полицию, так как травмы небытовые. Вы можете это сделать самостоятельно прямо сейчас. Первичное заключение вам выдадут.

– Благодарю.

Последующие сутки как во сне, плохом сне. Мать на таблетках, вроде в сознании, а вроде нет. Я почти не спала, каждую минуту ожидая звонка из больницы. Когда позвонили и сообщили, что Алинка пришла в себя, мне казалось я, впервые сделала настоящий вдох за эти сутки. Заглянула в комнату мамы, она спала, отвернувшись к стене, прикрыв дверь, набросила на плечи куртку и прихватив ключи от машины, выскользнула из квартиры.

– Когда я вошла в палату, то на секунду мне показалось, что на кровати лежит совсем не Алинка, а какая-то поломанная, испуганная, хрупкая девочка, подросток. Но ошибки не было, это была моя сестра.

– Меня ненадолго пустили, – произнесла ровно, стараясь скрыть настоящие эмоции и пододвинув единственный стул к кровати, села.

– Оль, – ее тихий голос больше похожий на скулеж брошенного щенка отразился от стен, болезненно ударяя по моим расшатанным нервам. Мой глубокий вдох и слезы потекли по ее щекам. – Оль…

– Кто? – спросила, уже читая ответ по ее глазам. Догадываясь. Она всхлипнула громче. – Суханов? – кивок, слабый, неуверенный, опасливый, но утвердительный.

– Полиция приходила, но я ничего им не сказала. Оль они ничего ему не сделают, не смогут. У него дядя… он в полиции… – и она, недоговорив, заплакала сильней, – он их всех купит. Понимаешь? – Глупая дурочка, я понимала и знала гораздо больше, чем она и дело было там не только в дяде при погонах и деньгах, там такие знакомства за плечами, что даже соваться не стоит. Сунешься правду, справедливость отстаивать и если найдут тебя после этого, то уже только по частям в пакетах.

–Беременна от него была? – и снова кивок. – Изнасиловал? – отрицательно замотала головой и рефлекторно положила здоровую руку на свой живот.

– Он не в себе был…

– Обгашеный?

– Да. Я таким его никогда не видела, Оль. Будто не он, другой человек, это так страшно. – Мне хотелось сказать ей многое, и про то, что дура и что я предупреждала, но ей это было сейчас не нужно.

– Тебе что-нибудь привезти?

– Зарядку для телефона.

– Хорошо. Неуверенна, что меня еще раз к тебе пустят, но я передам через пост медсестер, – поднялась, собираясь уходить.

– Как мама?

– На таблетках, – я уже была возле двери, когда, наконец, прозвучали правильные слова.

– Оль, прости меня, – прозвучали тихо, обреченно, с сожалением. Обернулась, встречаясь с ней взглядом, кивнула.

– Выздоравливай Алин.

Вышла из палаты, едва сдерживая кипящий внутренний ад. Смысла соваться к Суханову не было, как и не стоило писать заявление на него в полицию. Алинку уже списали со счетов, списали и забыли, и если эта дура будет сидеть тихо, то ее больше не тронут. Но желание разь*бать Сухановского отпрыска от этого понимания не утихло, скорее наоборот. Остановилась на крыльце, вытаскивая из кармана пачку сигарет и закуривая.

По пути заехала в ломбард, заложила еще пару колец, надо на что-то купить продуктов, сигарет и заправить машину.

После АЗС отметилась у участкового и наконец, добралась до квартиры. Открыв дверь, обнаружила маму, все еще бледную, но собранную и обувающуюся в коридоре.

– Ты зачем поднялась, мам?

– В магазин надо, холодильник пустой совсем и в больницу к Алине.

– Продукты я купила и в больницу съездила, она пришла в себя, чувствует себя сносно. Я завтра завезу ей зарядное для телефона и ты сможешь ей звонить, – мама присела на пуф, сжимая в замок подрагивающие пальцы, и уставила взгляд в пол. Мое чувство вины перед ней непросто щелкнуло пастью, оно с яростью вгрызлось в плоть. Мы плохие дочери. Я плохая дочь.

– Что бы я без тебя делала, Оль?

– Давай раздевайся и иди, отдыхай, а я покушать нам приготовлю, – присела перед ней на корточки, беря ее руки в свои. – Мам, все наладится, я обещаю, – последнее попыталась произнести легко и уверенно, вызывая скупую улыбку на ее лице.

Но видимо, в прошлой жизни мы где-то не хило нагрешили, потому что ничего не собиралось налаживаться…