Уроки вожделения - Элла Казанова Страница 14

Ара потянулась к лекарству, одновременно пытаясь оправить подол:

– Спасибо, я сама, наверху сделаю…

Но маркиз решительно вернул ее руки на подлокотники.

– Теперь я вам это дело не доверю. С вас станется по возвращении в комнату выкинуть мазь в окно только потому, что она от меня.

Его подозрения были беспочвенны, в конце концов Ара не страдала глупой истеричностью и склонностью совершать капризные выходки во вред себе, но спорить, как всегда, бесполезно.

– Не бойтесь, – предупредил маркиз и мягко подтянул ее за ягодицы ближе, подоткнув под поясницу подушечку и устраивая поудобнее для процедуры.

Вот только отвлечься от того, что его лицо теперь у нее между коленей, не получалось даже с учетом медицинских целей происходящего. Ара дышала через раз.

Маркиз начал с голеней. Когда густая прохладная мазь коснулась горящей содранной кожи, девушка дернулась, едва сдерживая слезы – ранку начало печь с удвоенной силой.

– Сейчас станет легче, – пообещал маркиз и легко подул на поврежденное место.

Кожа покрылась мурашками, а жжение действительно пошло на убыль, успокаиваемое прохладой.

Маркиз зачерпнул следующую порцию и обработал ссадину возле колена.

Он продолжал, действуя умело и аккуратно, постепенно продвигаясь наверх. И Ара уже не знала, от чего ей становится легче: от мази или того, что лорд Кройд дует на стертые участки. Наверное, от того и другого вместе.

Когда он достиг бедер, стало ясно, что нынешняя поза не позволяет обработать внутреннюю сторону.

– Не бойтесь, – повторил маркиз и осторожно, словно опасаясь, что Ара сейчас попытается сбежать или ударит его, положил сперва одну ее ножку на подлокотник, потом другую.

И, наверное, она сошла с ума, раз не ударила и не сбежала, позволив ему это сделать.

Дыхание девушки участилось, а ногти царапали обивку кресла. Происходящее, все еще оставаясь в рамках лечебной процедуры, приобрело, какой – то новый незнакомый оттенок, и воцарившееся молчание скручивало пружину напряжения до предела.

Нужно, что-то сказать, развеять пустой болтовней эту густую тишину, но на ум, как нарочно, ничего не шло…

Маркиз же продолжил свое дело, опустив голову, так, что она не могла рассмотреть выражения лица. Обычно белая, как сливки, кожа ее ног приобрела мягкий оранжевый оттенок с переливами красного от близости камина, и такие же блики трепетали на волосах маркиза. Когда прохладная мазь легла на самый болезненный участок, Ара не сдержала стона облегчения. Рука мужчины окаменела, а потом продолжила аккуратно массировать кожу круговыми движениями, втирая снадобье.

Ара не понимала, что с ней происходит: легкая боль от ранок теперь мешалась с, каким – то нарастающим между бедрами теплом, переходящим в пульсацию, как сегодня, когда она стала свидетельницей сцены у реки. И теплое дыхание мужчины на ее чувствительной коже лишь усиливало ощущение.

В ушах некстати зазвучал низкий порочный звук, сорвавшийся днем с губ маркиза, а перед глазами встали его пальцы, властно вцепившиеся в волосы женщины, и бедра, требовательно дернувшиеся навстречу ее рту. Ара посмотрела на склоненную голову. Интересно, а… наоборот бывает? Мужчины могут делать такое женщинам? От этой мысли между ног особенно сильно толкнулось, и расцвел влажный жар, отозвавшись тянущим ощущением в низу живота, и маркиз вдруг судорожно втянул в себя воздух и задышал ртом.

– Расскажите о чем-нибудь, – резко бросил он, по-прежнему пряча лицо.

– О чем? – удивилась она. Голос прозвучал непривычно глубоко и, как – то… томно.

– Без разницы, о чем угодно: как покупали шляпку с лучшей подружкой, какой вредный старик был ваш учитель латыни. – Его голос тоже звучал сдавленно.

И Ара еще успела удивиться: как маркиз догадался, что ее учителем был мужчина и действительно вредный? Ну, насчет покупки шляпки с Сесиль он, разумеется, просто ткнул пальцем в небо – каждая девушка хоть раз в жизни совершала покупки с подружкой.

Она послушно начала рассказывать про прошлогодний пикник у приятелей родителей, но мысли путались, и Ара постоянно сбивалась: то ли от того, что во рту пересохло, то ли из-за набухших сосков, трущихся о шерстяную ткань платья и лишенных нежной защиты сорочки, то ли от зрелища пальцев маркиза на ее коже, уже безо всякой мази гладящих, ласкающих оголенные не требовавшие лечения участки, подбирающихся туда, где все горело и изнывало под лоскутом шелка.

И эти пальцы дрожали. Ара никогда раньше не видела, что бы у властного уверенного в себе маркиза тряслись руки. Его дыхание уже не гладило, а обжигало внутреннюю поверхность бедер, но это был совсем иной жар, чем от ранок. Он не был… ни болезненным, ни неприятным.

– Я… я не помню, что было дальше… – призналась она, тяжело сглатывая.

– Неважно, все равно не работает, – глухо отозвался мужчина, дыша так же учащенно.

А потом вдруг подался вперед и поцеловал нежный чувствительный участок прямо на границе с бельем, еще чуть-чуть и коснулся бы влажной ткани там, где ноги соединялись.

Мучительно простонал:

– Какая сладкая у вас кожа…

От прикосновения его горячих губ влажная ткань превратилась в мокрую, а Ара, прогнувшись в пояснице, тихо застонала, окончательно теряя связь с реальностью и остатки разума, которые должны были напомнить, что перед ней враг и опасный хищник.

Хищник, который стоит перед ней на коленях, что делает его только более опасным.

Услышав вырвавшийся у нее звук, маркиз вскинул голову, и Ара застыла. Лицо мужчины оставалось в тени, а светлые глаза горели тем самым огнем – на который больно смотреть. Не просто горели: пылали, пожирали ее, и даже черты, казалось, заострились, стали меньше похожими на человеческие, но приобрели звериную притягательность.

И, что – то вдруг кольнуло память: какое-то ускользающее воспоминание…

– Я вас знала раньше? – прошептала девушка срывающимся шепотом. – До последнего года?

И тут же снова захлебнулась стоном, потому, что маркиз, продолжая смотреть в глаза, положил пальцы на едва прикрытый треугольник плоти и надавил на, какую-то точку, а потом потер, отчего Аре стало и больно, и непередаваемо хорошо – больно потому, что хотелось, чтобы нажал сильнее. Между ног требовательно заныло, обдавая волнами томления.

Зрачки мужчины расширились до предела, почти закрыв радужку, на лбу заблестел пот. Он издал хрип, словно сдавался самому себе, и склонился к ее промежности. Прихватил губами плоть через ткань и надавил на распаленную расщелину горячим языком, водя им вверх-вниз, вверх… и мучительно медленно вниз. Как раз там, где это было острее, восхитительнее, умопомрачительнее всего, так, что от наслаждения на глаза наворачивались слезы.

Когда Ара попыталась вывернуться, ускользнуть от этой ласки, больше похожей на пытку и разрывавшей новыми непонятными ощущениями, крепко стиснул ее бедра, распахивая их еще шире, закидывая ноги девушки себе на плечи.