Леди в бане - Виктор Рябинин Страница 13

Летом, уже уходящим летом их знакомства, особых проблем с редкими свиданиями не было, но с наступлением раннего осеннего ненастья дело усложнилось. Гостиницу, где жил Олег, как место встреч, пришлось исключить сразу, а квартира Люси могла служить приютом лишь в дежурства да в редкие командировки мужа. Поэтому каждая, крайне уже редкая встреча без свидетелей, выливалась в яркий праздник и души, и тела.

В тот ноябрьский вечер, ставший памятным Олегу на всю жизнь, рьяный Люсин служака заступил в караул. Любовники, не видевшиеся наедине почти месяц, ждали этого богоданного праздника, как живительный огонёк заблудшие во тьме путники.

Олег заранее подготовил коньяк и шампанское, зная, что будет заботливо накрытый стол, уютное мерцание свечей и томный блюз магнитофона. Но время тянулось тугой вечностью и не спешило доползти до заветных десяти вечера…

Дверь в квартиру была приоткрыта, и Олег, по этому условному знаку, уверенно вошёл в прихожую, где уже в ярком халатике и с новой для него причёской ждала Люся, вся искрящаяся радостью встречи с кружащей голову распахнутостью голубых глаз.

Гость не успел раздеться, а хозяйка уже, обвив руками шею, тянулась к нему трепетными губами, выдыхая одно лишь горячее слово:

– Олежек…Олежек…

– Люсенька, ну подожди, ведь я холодный, – шептал в ответ Олег, мягко отстраняя любимую, и всё же касаясь губами её лица, как бы ловя и вбирая в себя слова женщины.

Людмила нехотя повиновалась, позволила Олегу снять шинель и китель и за руку провела в комнату.

И был стол, и были свечи, и труба Армстронга щемила душу недосягаемой высью звука, и сердца плавилось в любви и нежности. Но вот уже губы встретились и, сначала слегка соприкасаясь, затем нежно и поочерёдно охватывая друг друга, слились в единое целое долгого поцелуя, и языки встретились в трепетной ласке, и время послушно застыло единым сгустком любви. Так они стояли посреди комнаты, и не было ни сил, ни желания вернуться на грешную землю.

Наконец, Люся открыла глаза и, слегка отталкиваясь от Олега, произнесла:

– Олежек, ещё вся ночь впереди. Давай я тебя покормлю.

Есть не хотелось, но он знал, что Людмиле очень нравится кормить его, что она будет расцветать женской гордостью хозяйки, когда похвалит её кулинарные способности. Поэтому Олег согласился, и Люся выпорхнула из объятий, устремившись на кухню.

Гость раскупорил коньяк, решив, что шампанское будут пить в постели, и присел на тахту, у которой был накрыт их праздничный стол.

Скоро вошла хозяйка с большой тарелкой пельменей. Олег как-то признался, что любит это блюдо, и Люся не упускала возможности собственноручно приготовить его для возлюбленного.

Поставив тарелку на стол, она села рядом с Олегом, но так, вполоборота, чтобы видеть и хотя бы ногами, коленями, но чувствовать его.

Олег разлил по рюмкам коньяк. Они выпили и немного поговорили о чём-то незначительном, но месяц разлуки уже требовал своего, уже толкал их навстречу, поэтому все эти разговоры, и этот стол, и коньяк становились ненужными, и даже лишними.

– Люсенька, иди ко мне, – позвал Олег.

– Милый, а пельмени? Ведь остынут, – продолжала заботиться Людмила.

– Да ладно, холодные даже вкуснее, – лукавил Олег, привлекая Люсю к себе.

Поцелуй с привкусом коньяка всё длился, а левая рука Олега уже расстегнула лёгкий халатик и ласково легла на Люсину грудь. И упругие, с уже напрягшимися сосками груди, доверчиво льнули к мужской руке, и поток желания конечной возможной близости, возникающий в них, заструился по телу женщины, накапливаясь в горячем и влажном лоне, требовательно призывая к слиянию с мужским началом.

Олег, оторвавшись от губ Люси, начал бережно покрывать поцелуями эти два милых и притягательных женских чуда, воспламеняясь страстью до головокружения, до бездонной обострённости чувств. Время вновь размыло границы реальности, и даже труба Армстронга уже истекала невозможно высокой нотой где-то за пределами восприятия.

Долгожданная, а потому скорая любовная прелюдия подходила к концу. Жажда любимого горячего тела волной катилась по крови Олега, проявляя себя в нетерпеливом трепете рук и в напряжении до боли жизнетворящего мужского естества. И он осторожно уложил любимую на тахту, и одежды как-то сами собой освободили их тела от ненужных пут.

Олег мягко вошёл в Людмилу и замер, а его жаждущая плоть уже сама упруго и властно запульсировала в тугой и горячей глубине женского лона, близя предстоящую и невозможно желанную агонию наивысшего наслаждения согласованных друг с другом тел. И Люся устремилась навстречу Олегу, хотя, казалось, что теснее сблизиться уже невозможно. А он, левой рукой обняв её за плечи, правую подвёл под пружинящую в прохладной свежести попку, ещё крепче прижимая любимую, как бы сливая плоть в единое целое и сам растворяясь в женщине. Два тела, тесно сплетаясь, замерли, прислушиваясь друг к другу и вкушая первый глоток из переполнявшего их чувства любви. Но вот они не выдержали сладостной пытки телесной немоты и, сначала плавно и осторожно, а затем всё более настойчивее и яростнее, начали извечный танец алчущих предельной любви тел, понимая один другого высшей мудростью чувств, дарованных природой живущим.

Люся сквозь стон впивалась в губы Олега. Её тело не находило места на ложе и упругой волной набегало на любимого, поднимая его на своём прибойном гребне, в то время как руки, судорожно сжимавшие его напрягшиеся ягодицы, прижимали это драгоценное тело, подчиняя его движения своему ритму буйства крови.

И разрядка была бурной и запредельно сладостной.

Потом они лежали, не разъединяясь, оглушённые последним аккордом блаженства тел и отдалившимся от восприятия бытия сознанием. Ещё не принимая этот мир, плывущий куда-то мимо них по волнам космической вечности…

– А-а, суки, – вдруг врезался в сознание Олега жёсткий в своей злобе вскрик, а тренированное тело уже ставило его на ноги лицом на этот голос.

Посреди комнаты стоял муж Людмилы. В шинели, сдавленной портупеей, с побелевшими от ярости глазами, а в его руке вздрагивал, нацеленный в грудь Олега пистолет.

«Вот и всё», – горячечной струёй страха обожгло мозг любовника, парализуя волю и способность к сопротивлению.

А Людмила обречёно оставалась лежать на постели в ещё раскинутой позе. Ужас отнял у неё всякую способность двигаться. Она лишь руками закрыла лицо, как бы отгораживаясь от зрелища предстоящей расправы.

А муж всё стоял суровым возмездием посреди комнаты, и всё так же в нетерпении дёргался пистолет в его руке. Но, видимо, устав и законопослушание уже начали брать верх над безрассудством попранного мужского самолюбия.

– Садись, – сказал он, как плюнул, указывая Олегу на стул с другого конца стола.

Любовник повиновался, всё так же затравленно глядя на наведённое в грудь оружие. Супруг тоже протиснулся за стол и устроился возле ног Людмилы на тахте, но по-прежнему направляя пистолет на врага. Женщина шевельнулась, пытаясь свести ноги и приподняться.