Доминанты - Ирина Горюнова Страница 12

За пару месяцев до моего девятнадцатилетия мама уехала сначала в Италию, познакомившись в Москве на улице с богатым итальянцем, а потом, когда вернулась, начала оформлять визу в США, гостевую. Ее пригласили очередные новые знакомые. Выехать тогда было сложно, и она уезжала через Болгарию. Помню, что сначала она какое-то время провела в Софии, а уже потом улетела в Нью-Йорк. И неожиданно для всех – не вернулась. Я тосковала, плакала ночами в подушку, ждала. Конечно, мне было чем заняться: работа, друзья, влюбленности, но мне нужна была мама. Так хотелось поделиться с ней подробностями из жизни, спросить совета, поболтать. Но она не возвращалась.

Из своего теперешнего состояния я понимаю, что мама всегда хотела жить за границей и упорно шла к этому годами. Сначала Мирэк из Польши, потом Стоян из Болгарии, случайный итальянец и наконец – Америка, венец мечтаний. Иногда мама писала мне длинные письма. Очень редко звонила. Еще реже передавала надиктованные ею на кассеты записи о своей жизни в Нью-Йорке. Иногда она пересылала нам какие-то вещи из секонд-хенда, чему мы очень радовались, а несколько раз организовывала посылки с морожеными куриными «ножками Буша». В то время с едой было не слишком хорошо, поэтому посылки приходились кстати, несмотря на то что ездили мы за ними на другой конец города с хозяйственной сумкой-тележкой. Я знаю, что маме тогда приходилось нелегко, но она пыталась о нас заботиться.

Сначала мама жила у того знакомого, который ее пригласил, Роберта, потом у подруги Нэнси, зарабатывающей ради проживания древнейшим ремеслом на земле, затем нашла себе жилье у еще одних дальних знакомых в пригороде Нью-Йорка. Ее всегда привечали и более или менее заботились. Мама умела притвориться несчастной, неприспособленной к жизни, глупенькой, так что у всех возникало только одно желание – защитить и обогреть. Весьма полезное качество для женщины. Жаль, что я его полностью лишена. Мне проще добиться чего-то самой, чем выступать в качестве просителя или обиженной и жалкой бездомной собачонки. Впрочем, у нее не оставалось выхода, кроме как вернуться, но именно этого она избегала изо всех сил. Россия казалась ей тюрьмой, местом заключения настолько мрачным и страшным, что хуже представить себе просто невозможно. Через некоторое время она познакомилась в Музее Рериха со своим нынешним мужем Аркадием, который сразу же сделал ей предложение. Она согласилась.

Аркадий – добрый, похожий на Денни Девито, еврей. Физиотерапевт. И он сразу полюбил маму, на всю жизнь. Любит и сейчас. И терпеливо сносит ее выходки. Впрочем, как и она – его. Помню, когда они приехали на мою свадьбу, Аркадий пытался придумать для нас какой-то бизнес. Первоначальных идей было две: торговать в дождь зонтиками и возить морем автомобили «кадиллак» на продажу. На самом деле Аркадий оказался заботливым и щедрым, и, хотя жили они не слишком богато, им на всё хватало. Мама перестала преподавать в музыкальной школе и давать частные уроки, как это делала раньше, начала писать музыку и все больше увлекалась духовными практиками: Будда, Николай Рерих, Елена Блаватская, Сатья Саи Баба, Ошо, Далай Лама, потом и американские популярные книги подобной тематики и внезапно появляющиеся в ее жизни «колдуны». Она стала интересоваться вопросами кармы и перерождений и говорила мне, что беседует со своими небесными учителями, которые и помогают ей выбирать путь. Постепенно она перестала носить юбки и платья, предпочитая джинсы, растянутые свитера и мужские костюмы. Она никогда не была полной, но в Америке похудела до сорокового размера, и всю одежду приходилось либо перешивать, либо покупать в магазинах для детей. Учитывая ее хрупкую конституцию, плоские бедра и грудь нулевого размера, это выглядело, по меньшей мере, странно. Нет, она не стремилась похудеть, любила сладкое, не болела… Просто она забывала есть, когда в ней звучала музыка. И хотя она очень ревниво относилась к своей внешности и не хотела стареть, прекратила красить волосы, отчего-то боялась, что они выпадут, хотя предпосылок к этому не было совершенно.

Но до этого случились еще две истории. Одна больше моя, другая – ее.

После того как маму попросили съехать очередные ее друзья, она нашла себе комнату в большой квартире, которую занимал афроамериканец Джесси, не слишком известный джазовый композитор. Квартира была просторной, в деньгах Джесси не нуждался, но желал помощи в выгуливании собак, особенно в те моменты, когда отлучался в командировки. За стеной располагалась другая половина квартиры, если можно так выразиться. Когда-то десятикомнатную квартиру разделили на две и так продали – после гибели семьи владельцев на «Титанике». Но осталась одна общая дверь, закрытая на ключ, который почему-то хранился у Джесси. Соседом его оказался некий востребованный голливудский актер, практически не появлявшийся на той жилплощади. Джесси приноровился открывать заветным ключиком дверь и купать собак в ванной того актера, благо что никто его за шкирку не хватал, пальчиком не грозил и штрафов не выписывал. Как-то раз Джесси притащил откуда-то комод и поставил его к маме в спальню. Она, естественно, обрадовалась. На вопрос – откуда такое чудо, Джесси невнятно отшутился, а через несколько дней к ним в квартиру позвонила полиция, с вопросом: не видели ли они, кто мог обокрасть соседа. Джесси ответствовал, что не видели. После ухода полиции бедняга изменился в лице и признался маме, что комодик стащил у актера, и, если его найдут – им обоим не миновать крупных неприятностей. А надо вам сказать, что из квартиры Джесси существовал ход на крышу. Так что маме вместе с Джесси пришлось тащить эту вещь по лестнице наверх и надеяться, что там ее никто не найдет. Откуда у мамы взялись силы при ее хрупкой конституции и весе в сорок пять килограммов – непонятно. Но взялись. И когда полиция попросила осмотреть квартиру Джесси, то вполне себе удостоверилась, что никаких следов преступления не имеется. Пораскинув мозгами, Джесси решил, что комодик надо опять тащить вниз, чтобы полиция не вздумала заглянуть на крышу и не обнаружила сей скорбный предмет преступления именно там, ведь выход на крышу был только со стороны их квартиры! Затащив старинную вещь обратно, они с трудом впихнули ее в ванную комнату, и великий джазмен весь остаток ночи рубил топором антикварное изделие и выносил кусочки в хозяйственной сумочке на помойку мелкими порциями. Разумеется, мама кинулась искать новое место жительства. Сразу после той незабываемой ночи.

Она искала возможность остаться в Америке, потому что Россию ненавидела. Зарабатывать она не умела ни в Москве, ни в Нью-Йорке, поэтому просто надеялась на чудо. И чудеса периодически случались. Она стала писать музыку: симфонии. Кропотливо и упорно изучала, как это делается, училась буквально «на коленке», «вслепую». Немного ей помогал ее друг Армен. Еще в Москве он стал постоянным гостем нашего дома. Когда я поступала на подготовительное отделение школы-студии, и он, и мама помогали мне: слушали мою декламацию, правили ударения, интонации, учили раскрепощаться. В период пребывания мамы в Италии Армен приходил и учил меня петь. Оказалось, что слух у меня все-таки есть, а кроме того очень красивый голос: меццо-сопрано. Потихоньку мои комплексы по поводу слуха стали исчезать. После отъезда мамы мы с Арменом время от времени разговаривали по телефону: он иногда звонил ей и передавал от нее сообщения. Звонки тогда обходились недешево. Я помню, что бабушка иногда заказывала переговоры на центральном телеграфе, и мы часами ждали своей очереди.