Принцесса моих кошмаров - Лина Мур Страница 112

– А затем ко мне приставили психолога, отец боялся подходить ко мне и избегал встреч. Надзор увеличился, и рядом со мной сидели даже тогда, когда я спала. Меня ни на минуту не оставляли одну, забрали из школы на год домашнего обучения, пока врач не убедил отца, что я это пережила и больше не собираюсь повторять ошибку. Но никто так ничего и не понял, а я больше не хотела верить во что-то хорошее. Он даже моё шестнадцатилетие пропустил, и я отомстила ему, купив дом. О, это заставило его прилететь и наорать на меня. У меня просто крышу сорвало тогда, я обвинила его во всём, призналась, что слышала его слова и ненавижу его. Сказала, что хотела умереть и не знать больше о том, как это, когда внутри всё горит от боли. Он был очень бледный, снова исчез, а я больше не могла так жить. Сбежала к бабушке, только она осталась у меня. Она и рассказала мне, что отец нашёл девушку, которая родила для него ребёнка. Его родители требовали потомства и семьи от него, а отец не хотел. Он желал только работать и копить деньги, которыми был полностью поглощён. Дедушка умер от сердечного приступа, и только тогда отец решился завести ребёнка. Для него нашли девушку, окончившую тот же закрытый и роскошный университет в Швейцарии, что и он. Они заключили контракт, по которому ей была выплачена огромная сумма за отказ от ребёнка и последующее исчезновение. Мать продала меня. Просто продала за бумажки, словно я вещь, а не живой человек. И потом изменила имя, подцепила миллионера и заставила его жениться на себе из-за новой беременности. От бабушки я и узнала про Флор. Наверное, в тот момент я повзрослела. Я поняла, что никогда в людях не было ничего хорошего, а только плохое. И я искала то, чего не существовало изначально. Я ничем не отличаюсь от той, кто продала меня. Я её дочь и такая же дерьмовая сука, как и она, – последние слова Мира произносит с лютой злостью и обидой в голосе. Понимаю. Я так её понимаю и сочувствую, что из-за потрясения она забыла о том, что всегда есть чёрное и белое, всегда есть грязное и чистое. Всегда, независимо от того хотим мы этого или нет.

– Отец, – прочищая горло, говорю я. Мира бросает на меня напряжённый взгляд.

– Я наблюдал за его смертью и ничего не сделал, чтобы ему помочь. Он был виновником всех наших бед. Он уничтожил нас. Из-за него мы влезли в крупные долги и не могли позволить себе практически ничего. Я родился в Дерби, моей матери по наследству остался дом от родителей, отец убедил её продать его и переехать в Лондон, ей было всего девятнадцать. Она противилась, но забеременела мной и согласилась с ним. Если там у неё был хоть какой-то шанс поступить в колледж, то в Лондоне – ничего, кроме высоких цен и ужасных районов, где преступность была нормой. Отец просрал все деньги, считая себя умным и умеющим играть на бирже, затем ещё и ещё, влез в долги. А мама бралась за любую работу, чтобы было на что есть и платить по счетам. Затем он подсел на наркотики, родился брат, у него были проблемы со здоровьем из-за этого, ломка. Он выжил, но всегда был слабым и часто болел – это ещё одна статья в расходах. А этому ублюдку было всё равно, он только занимал деньги и развлекался целыми днями, превратил нашу квартиру в помойку, и однажды у него произошла передозировка. Я наблюдал, как он корчился в муках, как просил помочь, но я ничего не сделал. Просто смотрел на него и наслаждался этим. Я так его ненавидел. За всю боль, что он причинил маме, за эту жизнь и бедность. Я не вызвал скорую, хотя мог. Я желал, чтобы он подох и освободил нас. Да, это ужасно, но я больше не мог так жить. Я взял брата и ушёл из дома, ждал маму на улице, играя с ним в футбол, – с силой сжимаю металлическую баночку, выплёскивая те чувства жестокой радости, что испытывал и до сих пор испытываю.

– Рафаэль…

– Знаешь, что самое страшное было для меня? – Перебиваю Миру, отбрасывая в сторону смятую банку. – Она плакала, когда мы нашли его мёртвым. Она рыдала над ним и обнимала его, словно не он был самым безобразным нашим кошмаром. Она его любила, несмотря ни на что. Она видела в нём хорошее, а я нет. Я рассказал тебе это для того, чтобы ты поняла, Мира, кто-то видит хорошее, а кто-то нет. Для кого-то один человек хороший, а для кого-то нет. Просто так происходит, независимо ни от чего. В людях есть две стороны, и не все готовы узнать обе, а продолжают верить в плюсы, хотя минусов намного больше. Но я верю. Я видел тебя. Видел многое. Знал и переживал огромное количество дерьма. В тебе его нет, понимаешь? Как бы ты ни пыталась убедить меня, что плохие качества лелеешь в своём сердце, это будет ложью. Тебе просто никто не дал шанса показать, что у тебя в сердце огромная тоска и боль, а это может быть только, если ты умеешь чувствовать. Никто из твоего окружения не готов принять тебя вот такой, какая ты есть, а меня это не пугает. И мне не нравится то, что ты в курсе о своих минусах, а плюсы стараешься подавлять, потому что боишься снова испытать боль. К сожалению, когда-нибудь тебя просто разорвёт, и я не хочу, чтобы ты это переживала одна.

Нахожу её прохладную руку и сжимаю в своих, вглядываясь в блестящие от слабой надежды голубые глаза.

– Я всё помню, слышишь? Помню, какой ты была там и как относилась ко мне. Я был не лучше, но это всё защитная реакция, чтобы не видеть хорошего. И я боюсь, честно, я очень боюсь сблизиться с кем-то, потому что прекрасно знаю, что ничего не могу дать в будущем, никакой уверенности у меня в нём нет. Но я всё же вижу тебя, и мне нравится это. Нравится, какой сукой ты можешь быть. Нравится, как ты неожиданно думаешь о моём голоде, о моих синяках, о моей первой встрече с Оливером. Мне нравится, что ты живая, понимаешь? Ты можешь ошибаться, делать ужасные вещи, а потом наступает период глубокого восхищения тобой. И тогда, когда я считал, что твоя игра в питомца это самое отвратительное, ты помогала мне, – жарко шепчу я.

– Я не… ты ошибаешься, Рафаэль. Я не такая, ты выдумал…

– Ложь, – шиплю, перебивая её. Тяну на себя, отчего девушка скользит по лавочке и придвигается ближе.

– Самое странное, что я чувствовал – парадокс из реальности. Ты гладила меня по волосам, а я ощутил себя дома. Словно мама это делает, разговаривая со мной, чтобы я не слушал крики и шум драк из соседней комнаты, потому что кредиторы пришли требовать от отца деньги. Она гладит меня по волосам, держа мою голову у себя на коленях, чтобы я не вздрагивал от звуков бьющейся посуды, которую завтра она будет склеивать, ведь новую позволить мы себе не можем. И я не помню своих чувств в тот момент, но зато помню, как мне хорошо было, когда она меня гладила по волосам. И у тебя это тоже получилось, значит, у тебя есть шанс стать свободной, такой, какой ты хочешь быть. Так не отвергай этого, не надо делать с собой то, что превратит тебя в жестокую и бессердечную тварь, продающую своих детей ради роскоши. Ты не должна мстить всем за ту боль, которую причинили тебе. Ты можешь их ненавидеть, но разрушать себя из-за того, что с тобой так бесчеловечно и ужасно поступили, ты не обязана.

– Я ненавидела тебя, – выдыхает Мира.

– Знаю, возможно, завтра ты снова будешь это делать, – быстро киваю я.

– Нет, я… не тебя ненавидела, а заставляла себя это делать, потому что все мои планы полетели к чертям. Я отца ненавидела за то, что он снова приставил ко мне надзирателя. Ненавидела то, что вновь моя клетка закрылась, и ключи он отдал такому, как ты. Мало того, появилась Флор, и я… не знаю, но всё, что ты говоришь просто безумие. Откуда ты такой? Как ты смог сохранить в себе доброту, когда находился у самой низшей ступени развития? – Она разглядывает моё лицо, вызывая в груди ошеломляюще громкие удары сердца.