Сердце Зверя - Евдокия Гуляева Страница 11

Гази просто оставил меня здесь, отдал, продал, подарил… я не вникала.

А есть ли разница? Нужно ли было разбираться, что он сделал со мной?!

Просто взял, и по своей прихоти, из любопытства, перечеркнул всю мою жизнь. Ему захотелось понаблюдать за мной, как за зверушкой в клетке, за мной… и за Сашей. Изучая, забавляясь нашей агонией от невозможности изменить ситуацию, как-то повлиять на нее.

Он не найдет меня…

Я повторяла это себе снова и снова, каждый раз, когда вспоминала о нем. Забивая эти слова в себя, как гвозди, один за одним, наживую, прямо в сердце. Боль от них распределялась по всему моему телу, и мне становилось легче, проще сосредоточиться на этой боли, чем переносить щемящую тоску по нему, не имея никаких перспектив.

Проходили дни, которым я перестала вести счет, а с ними вместе уходили, растворялись в пыль мои надежды на спасение.

– Зудабера!

Услышала, ставшим привычным уху, обращение к себе и обернулась на голос.

Халима подзывала к себе, жестами показывая мне, что время прогулки вышло. Указывая на небо, она предупреждала о скором приближении суховея: горячего сильного ветра, приносящего с собой продолжительную, многодневную засуху.

Я понуро побрела к ней, понимая, что она, также, как и я, человек здесь подневольный, вернее, абсолютно бесправный – женщина… Этим все сказано.

Всем здесь заправлял Ихсан – дальний и давно забытый родственник Гази.

Я старалась быть как можно незаметнее, меньше попадаться на глаза мужской части дома, пряча яркие волосы под платком, выданным мне Халимой. Склонив голову, не поднимая глаз, я быстро прошла по небольшому двору в сторону отведенного мне подвала, когда сильным, резким порывом ветра сдернуло косынку, растрепав распущенные волосы красным флагом, маяча перед сальными взглядами трущихся у дома мужчин.

Слыша их язвительные смешки в спину и, явно похабные замечания, я, собрав рассыпавшиеся кудри рукой, пригнув голову, быстро вошла внутрь, слыша только скрежет закрываемого за мной замка. Оставшись одна, прислонилась к двери, пытаясь отдышаться.

Взоры, бросаемые на меня мужчинами, внушали ужас. Я прекрасно понимала, к чему они могут привести, и обязательно приведут… это лишь вопрос времени. Дыхание восстанавливалось с трудом, мешала духота в подвале. Воздух выходил из легких с судорожными хрипами, пульс грохотал в ушах, вызванный не столько быстрой ходьбой, после продолжительной болезни, сколько волнением и беспокойством от увиденных похотливых взглядов.

Каждый вечер, лежа в темноте подвала, я со страхом, задерживая дыхание, прислушивалась к голосам наверху, в ожидании, пока те не стихнут. Это означало, что сегодня ночью никто не зайдет, меня оставят в покое, мне гарантирован еще один прожитый день без маячившего на горизонте насилия.

Я больше не пугалась темноты, которая окружала меня, глаза привыкали к постоянному сумраку. Подойдя к принесенному мной еще днем тазу с водой, я опустила в него руку, нащупав на дне тряпку и, слегка выжав ее, поднесла к разгоряченной, обожженной беспощадным солнцем, коже. Нагретая за день вода, стекая по мне каплями, не приносила желанного облегчения, но хотя бы спасала тело от обезвоживания.

Закрывая глаза, я мечтала о холодном душе…

Нет, ледяном! Я хотела, чтобы его струи обжигали меня своим холодом, остужая распаленный, горячим воздухом, организм, принося долгожданную прохладу. Мне хотелось содрать мешавшую, раздражающе-горящую кожу ногтями, снять ее с себя чулком, не имея другой возможности охладить тело.

Услышав за дверью едва слышный скрип, я замерла, медленно отложив тряпку назад, в таз, прислушалась, взволнованно надеясь, что мне показалось. Не двигалась, вся превратившись в слух, задержала дыхание и снова услышала неясный шорох за дверью.

Кто-то явно приближался, стараясь остаться незамеченным…

Я выдохнула, понимая, что так любимые Сашей волосы, сегодня сыграли со мной злую шутку, став последней каплей в полном бокале похоти кого-то из мужчин. Все. Отсрочки больше не будет…

Отошла в дальний угол, забилась, пытаясь раствориться в темноте подвала, слиться с безликими стенами, обхватив себя дрожащими руками в ожидании неизбежного…

Скрип отпираемого замка…

Дребезжание открываемой двери…

Тусклый свет, попадающий из коридора…

И… мужской силуэт в проеме …

Сначала он не заходил, пытаясь найти меня, не привыкшими к темноте глазами, жадно шаря ими по стенам, обнаружив, сделал нетерпеливый шаг внутрь. Рваное дыхание вошедшего выдавало с головой его намерения.

– Зудабера…

Звенящий от похоти голос Ихсана, звучал окончательным приговором, отражаясь от удушливых стен, проникая прямиком в сознание. Но страха я не испытывала, настолько измученная ожиданием насилия, изо дня в день, прислушиваясь к происходящему снаружи и считая шаги по коридору, ведущему к моей двери.

Подойдя ко мне вплотную, нетерпеливыми руками начал шарить по телу, отвратительно причмокивая, сопя, сминая крючковатыми пальцами горячую кожу.

«Борись за себя!» – орало все во мне, – «Делай хоть что-нибудь! Кричи! Выцарапывай себе свободу!»

Но я молчала…

Апатично стояла, позволяя ему лапать себя, пыхтеть от возбуждения, больно сминая мою грудь, но не сделала ни единой попытки отстраниться. Лишь отвернулась от насильника в сторону, но не закрыла глаза…

Я устала быть сильной! Разбитая, сломленная, я понимала неизбежность происходящего сейчас. Если не он, то появится кто-то другой, третий… Для них я не человек.

«Никто» – как назвал меня Гази, бессловесная зудабера…

Как же я ненавидела всех их! Мужчин, которые пользовались своей физической силой, чтобы унизить, втоптать в грязь, готовых растерзать, насиловать, чтобы только удовлетворить свою болезненную похоть. Всех без исключения!

Противно постанывая, он больно хватал меня за одеревеневшие ноги, ощупывая их, оставляя синяки, задирал старенькое, застиранное платье, отданное мне Халимой, шарил по голой коже, делая попытки пролезть рукой мне между бедер, но мое, скованное отвращением, тело не пускало его. Мышцы были настолько напряжены, сжаты, как нервы, натянуты тетивой ненависти до предела.

Омерзение!

Меня тошнило, выворачивало от ненависти к себе за бездействие, но уничтожать себя я буду потом…

Чувствовала, как он завозился со шнуровкой подштанников, приспуская их, как касался моих голых ног своим толстым, напряженным членом, и во мне поднималась волна такой, неведанной ранее, ненависти, что я содрогнулась, пропустив через всю себя боль от происходящего, приправленную до краев яростной злобой.

– Ненавижу! Как же я всех вас ненавижу!

Вместе с неожиданными словами из пересохшего горла вырвался страшный, каркающий смех.