Эммануэль. Римские каникулы - Эммануэль Арсан Страница 10

Они уже перешли к фруктам, когда слуга двинулся к Сильване и прошептал ей несколько слов на ухо. Только лицо, ставшее вдруг бледным, выдает ее реакцию. Она отталкивает свою тарелку.

– Прошу меня простить.

Не дожидаясь ответа, она встает и уходит.

Мервея демонстрирует облегчение.

– Наконец-то! Она не будет довлеть над нами всю ночь! – говорит она сквозь зубы. В свою очередь, она поднимается и протягивает Эммануэль руку:

– Пойдемте. Я хочу вам что-то подарить.

– Может быть, она вернется? – спрашивает Эммануэль.

– Нет, – утверждает американка.

Они уходят. Комната, куда ее приводит Мервея, гораздо более тесная, чем та, что отвели для Эммануэль, но она изысканно украшена бледно-желтым бархатом, обставлена редкой мебелью. В центре возвышается кровать. На стенах висит огромное количество зеркал всевозможных размеров. Они круглые, овальные, обрамленные металлом, деревом, имитацией мрамора, фарфора… Но все они недостаточно большие, чтобы в них можно было увидеть свое отражение во весь рост, и размещены они таким образом, что каждая деталь комнаты отражается в них десятки раз.

Едва войдя, Мервея берет из коробки длинную сигарету и закуривает. Она делает пару затяжек, а потом протягивает ее Эммануэль, но та отказывается. Этот аромат эвкалипта вызывает у нее тошноту.

– Вы хорошо знаете, что я не курю.

– Даже эти? Они безвредны… В любом случае, я никогда не избавлюсь от этой проклятой привычки.

Странный скрип вдруг доносится сквозь стены и резонирует в соседней комнате. Встревоженная Эммануэль напрягается.

– Ничего страшного, – заверяет ее Мервея. – Этот шум появляется всякий раз, когда кто-то проходит по коридору. Это старое гнилое здание. Столько пространства, нуждающегося в обновлении! Если бы это принадлежало мне, я бы все тут снесла и сделала парковку. Вы заметили, как Рим парализован автомобилями? Парковка могла бы принести сумасшедшие деньги.

Как всегда, американка видит во всем прибыль. Испытывая отвращение к такой меркантильности, Эммануэль отвечает:

– Так вы думаете исключительно о деньгах?

– До пятнадцати лет я была проституткой. Моя девственность спасла от голода и болезней половину моей семьи. А остальные сидели в тюрьме за кражи, спровоцированные нищетой. Я – ребенок из Бронкса, моя дорогая, а не богатая наследница с Манхэттена.

Она говорит это с какой-то вызывающей гордостью и делает еще две затяжки, распространяя вокруг тяжелый, пронизывающий запах.

– Раздевайтесь, – вдруг приказывает она.

И сама тут же начинает снимать длинное платье с пышными рукавами из прозрачной ткани, которое было на ней во время обеда. Эммануэль остается неподвижной.

– Вы меня больше не хотите?

– Нет, хочу. Но вы мне не нравитесь.

– В самом деле? В Париже я бы в это не поверила. Или пару часов назад, когда вы восхищались моей цепочкой.

Теперь цепочка осталась единственным украшением ее стройного тела. Эммануэль чувствует, что ее чувство собственного достоинства поколеблено.

– Не в этом смысле. Ваши манеры претят мне. Мне кажется, что я имею дело с тележкой из супермаркета.

Совсем не расстроившись, Мервея смеется.

– Вы хотите, чтобы я поухаживала за вами? Чтобы я послала вам цветы? Чтобы я написала вам стихи, подписанные «Лесбос» или «мадемуазель Эмэ»? У меня нет времени. Вы слышали: завтра в девять тридцать меня, как чемодан, отправят в Сантос-Дюмон [6].

– Как, – восклицает Эммануэль, – вы не возвращаетесь в Бангкок?

– Нет, моя дорогая. Я еду в Рио-де-Жанейро. Без сомнения, мы еще встретимся. Но в другой день, а точнее – другой ночью.

– Скажите мне, – с серьезным видом просит Эммануэль, – почему вы хотите заняться со мной любовью?

– Потому что я горю желанием. И вы тоже.

– Да, – признается Эммануэль. – Вы привлекаете меня, но в то же время и отталкиваете… Но сейчас я слишком взволнована. Мне нужно знать, какую роль мы играем в этом деле. Или, по крайней мере, какова моя роль.

Мервея садится на кровать, делает последнюю затяжку и с презрением давит окурок об ковер. Потом она поднимает глаза, полные ненависти, но этот взгляд искренен.

– Я могу лишь сказать вам, в чем состоит моя работа. Хорошо оплачиваемая, как если бы я продала тысячу шведских девственниц самому богатому арабскому шейху. Примерно двадцать дней назад мне позвонили и предложили…

– Кто вам звонил?

– Так ваш же муж, Эммануэль.

Вот и все. Круг замыкается. Любые другие вопросы бесполезны. Все сходится к Жану. Доказательство – его телефонный звонок во второй половине дня, холодный и безличный… Тем не менее, подавив нарастающее страдание, Эммануэль слушает продолжение:

– Значит, ваш муж позвонил мне. В мой офис. Он предложил мне за работу определенную сумму. Нужно было прибыть в Рим и кое-кому позвонить.

– Я не понимаю, – бормочет Эммануэль.

Но именно сейчас она механическими движениями начинает снимать одежду и разуваться.

– Я тоже не понимаю. Прежде всего, зачем все эти перемещения? Мне нужно было перемещаться через Лондон, Мадрид, Париж, Женеву и Милан, приехать сюда, позвонить из аэропорта неизвестному и назначить с ним встречу.

– Для чего?

– Я узнала об этом только в Милане, на предпоследнем этапе. В отеле, где был заказан для меня номер, меня ждало письмо. В коротком сообщении был указан номер телефона, позвонив по которому я должна была найти дом, достойный лица, сопровождающего танцовщиц.

– Таким образом, вы знали о существовании этих проклятых статуэток!

– Ваш муж сообщил мне об этом. Добавим, что это лицо должно было быть принято с величайшим уважением и максимумом рекламы.

Эммануэль, на которой осталось только короткое белое платье, поддерживавшееся двумя тонкими бретельками, борется с застежкой. Не без труда, она наконец расстегивает ее.

– А кому вы звонили?

– Нашей изысканной хозяйке, – с сарказмом отвечает Мервея. – Теперь вы знаете все, что знаю я.

– Еще нет.

– Да-да. Мы договорились о встрече у нее, и я вручила ей конверт, который получила в Милане. Я уже знаю, что позже меня будут ждать другие инструкции.

– Как все это сложно! – вздыхает Эммануэль, спуская одежду по бедрам.

Она уже готова снять трусики, но Мервея останавливает ее.

– Подождите.

Ее голос стал теплее. Она подходит, откидывает волосы Эммануэль, чтобы освободить ее лицо, и целует ее. Сочный вкус ее губ передается Эммануэль, и она оказывается в ее руках. Они целуются, сливаясь губами, а потом Мервея языком медленно проникает в рот Эммануэль. Язык Эммануэль, вместо того чтобы двигаться навстречу, удаляется и поднимается вверх. Теперь Мервея может исследовать ее влажную пещеру, вплоть до маленького узла плоти, клитора, который она начинает возбуждать. Язык Мервеи извивается, словно змея, а затем обхватывает язык Эммануэль, толкает его, сосет и устремляется в глубину ее горла.