Эммануэль. Антидева - Эммануэль Арсан Страница 10

– Отнюдь! Они просто стремятся придать ей смысл!

Эммануэль пожала плечами. Смерть представлялась ей высшим абсурдом, непостижимой несправедливостью, горем, от которого нет спасения. Смерть не имела смысла. Эммануэль ненавидела Анну Марию за то, что та интересовалась небытием Эммануэль, отсутствием Эммануэль, отрицанием Эммануэль и даже хуже: противоположностью Эммануэль. Со слезами на глазах, едва узнавая собственный дрожащий голос, ощущая ком в горле и сухость во рту, Эммануэль произнесла:

– Побеспокойтесь лучше о моей жизни. Может случиться что-то плохое, и наступит конец, я больше никогда не увижу этого красочного звездного мира, я не буду знать о жизни других людей – из будущего, все для меня померкнет, моя собственная красота растворится в воздухе, и вы уже не сможете заинтересоваться мною, полюбить меня, узнать меня. Я буду мертва, никто больше меня не полюбит, я больше ничего не увижу, не услышу, не почувствую. Умоляю вас, не ждите моей смерти! Я не хочу, чтобы обо мне сказали после смерти: она была рождена для этого мира. Я не хочу стать легендой! Мне так горько, когда я думаю о том, что наступят еще более прекрасные дни, чем сейчас, солнце будет светить еще ярче, но я умру, умру, возможно, не успев состариться, умру, рыдая, потому что буду вынуждена оставить этот мир, который, я уверена, станет совершенным… Я убеждена! Мне так хотелось бы увидеть этот новый чудесный мир, где сбываются мечты. Но вы правы: я смертна. Я не увижу того, чего жду. Буду лишена всего, что люблю, единственного дорогого, что имею, – жизни. Вещи будут существовать без меня. Ничто меня не утешит: даже если Бог и мир иной где-то есть, они мне не нужны, я не хочу их! Мне ничего не надо в обмен на мою жизнь и Землю, хоть я и знаю, что все потеряю. Но, по крайней мере, мне не нужен экстаз в поднебесье! Я не хочу растратить свою жизнь ради какой-то жалкой пенсии и страховки на том свете. Когда приблизится мой конец, я буду кричать от горя, я буду рыдать так, что услышит весь мир! Я буду плакать, страдая по жизни, которую оставляю. Я никогда не буду ни о чем сожалеть. Никаких угрызений вы от меня не дождетесь! Я буду любить жизнь все сильнее и уйду на пике своей любви… О, моя Земля, как мне нравится к ней прикасаться… Я всеми фибрами души желаю остаться именно здесь, я больше никуда не стремлюсь. Я хочу быть с людьми. А не с Богом!

Эммануэль уже не смотрела на Анну Марию, она сосредоточилась на удаленной точке в пространстве – между ветвями деревьев. Затем резко обратила взгляд на свою гостью и непривычно горестно произнесла:

– Смерть? Ваш Бог понятия не имеет, что это такое! Ведь он никогда не умирал! Мертвецы тоже не знают. Они ничего не знают. Лишь мы, живые люди, можем знать.

* * *

В тот же вечер Эммануэль жалуется Марио по телефону:

– Ваша кузина меня утомляет, мне совершенно не хочется часами дискутировать с ней на теологические темы.

– Вы можете заняться чем-то более интересным.

– У нее страсть лишь к Небесам.

– Напомните ей Гете: лишь подлинная реальность идеальна.

– Сами ей это скажите. Почему бы вам не просветить ее, вместо того чтобы растрачивать свои умственные способности на меня?

– А вы уже забыли, что обращение в нашу веру Анны Марии ваша обязанность?

– И как мне начать? Мне еще не доводилось соблазнять монахинь.

– В этом присутствует определенная пикантность.

– Не для меня. Я обычная девушка. Мне нравятся простые отношения.

– Но вам нравится Анна Мария.

Эммануэль не отвечает. Положа руку на сердце – она толком и сама не понимает, нравится ей Анна Мария или нет. Она вздыхает в трубку.

– Ваша душа окрепнет благодаря этому испытанию, – пророчествует Марио, успокаивая девушку.

– Ее имя… – начинает Эммануэль.

– Я вам не сказал?

– Сказали. Оно меня интригует. Это словно славянская версия вашего имени. Она не итальянка?

– Итальянка. Но мои родственники плодились и размножались, не очень-то обращая внимание на географию. Так что бутон Анны Марии расцвел на тосканской земле, на русской ветке александрийского дерева, выросшего из критского черенка, привезенного из Византии.

– Все, все, все!

– История сохранила лишь имя садовницы.

– Я не хочу больше влюбляться.

– Тогда просто развлекайтесь. Проказничайте!

– Я вчера вечером пыталась это сделать.

– Расскажите.

Эммануэль описала шоу девочек-подростков:

– Одна из них, довольно некрасивая, устроила цирковое представление. Засунула в вагину вареное яйцо и раздавила его, затем то же проделала с бананом. Потом вложила в половые губы сигару, и та дымилась, даже колечки выпускала. В конце спектакля девушка написала целое стихотворение на шелковой ткани, удерживая кисточку мышцами влагалища. Буквы получились очень даже ровные.

– Банально, – говорит Марио. – В Риме такого навалом.

– Потом вышел индус в тюрбане. С огромным пенисом, торчащим из-под дхоти. Индус навешивал на него разные тяжелые предметы, но пенис не сгибался.

– Всем бы мужикам такое здоровье! Чем он себя вознаградил?

– Не знаю. Снял с члена тяжести…

– Странно. Может, это был протез, а не настоящий член? Дальше!

– Появилась юная девушка в прозрачных одеждах. Мы были поражены ее красотой. Девушка извлекла из корзины великолепную, как и она сама, змею, длиной в два метра, с чешуйками цвета слоновой кости. Кажется, в Индии такую змею можно увидеть раз в столетие. Артистка танцевала со змеей, закручивала ее вокруг своих рук, вокруг талии, вокруг шеи. Затем девушка сбросила верхнюю вуаль. Змея вилась вокруг ее грудей, лизала ее соски, потом ее рот, ее глаза, и девушка казалась такой влюбленной, что я почти начала ей завидовать. Она погрузила голову змеи в рот, сосала ее и долго-долго не выпускала, при этом просто млела, закрыв глаза. Будто змея была кубком, из которого девушка никак не могла напиться. Вскоре она расстегнула пояс, нижняя вуаль упала, и артистка осталась обнаженной. Питон спустился по ее животу, по лобку и вниз – по ногам, затем вернулся обратно, обхватил талию и нырнул прямо во влагалище. Его раздвоенный язык лизал клитор с такой скоростью, что мы видели лишь мелькающий в пространстве штрих, будто винт самолета. Девушка стонала от удовольствия. Ей принесли подушки, она легла на них и широко раскинула ноги – прямо перед нами, я видела ее половые губы, розовые и прекрасные, как ракушка.

– А что змея?

– Питон очень глубоко погрузился во влагалище. Как фаллос. Не понимаю, как он дышал.

– Только голова вошла?

– Нет. Тело погрузилось очень глубоко. Мы видели, как блестят и переливаются его чешуйки. Наверное, он лизал девушку внутри своим вибрирующим языком.

– Он был толстым?

– Толще, чем мужской член. Примерно, как мое запястье. Но головка у него была остренькая – вошла легко.