Рука - Юз Алешковский Страница 39

Жажда мести мгновенно захлестнула меня. И я возненавиделвсе, что, сложнейшими, разумеется, путями привело к ужасам, которые я наблюдаллично, которые я пережил, от которых вскакивал по ночам с койки и с безумнымкриком вслепую бежал до первой стенки. Удар или боль приводили меня в чувство.

Я возненавидел утопистов, Марксов, Энгельсов, Лениных,революционеров, социалистов, Дантонов, Робеспьеров, Чернышевских и прочихбесов. Я возненавидел посулы якобы друзей народа, уверявших слабонервных ималоверных в возможности создания на земле нового порядка. Философски и дажеполитически я, конечно, не мыслил. Все варилось и запекалось в сердце, но и мойслабый умишко не мог уже тогда не соотнести наличной очевидности советского адаили ада французской революции с его идейными и нравственными истоками.Дзержинские… Менжинские… Урицкие… Буденные… Павлики Морозовы… Блюхеры…Тухачевские… Ярославские… Островские… Крупские… от этих бесов ских харь некудабыло мне деться.

И я после почти еженощно повторяющихся ужасов воображал свойкандейский закуток островной графской пещерой, а себя самим графом, примеряющимковеркот чекистской формы перед тем, как отправиться со скорострельной пушкой иотрядом верных друзей в мстительный поход против Сталина, фурье, Каменева,Сен-Симона, Троцкого, Ворошилова, Зиновьева, Карла Маркса, Петра Верховенского,Ягоды, Кампанеллы, Бухарина и прочей шоблы… Я мечтал, я творил в мечтахвозмездие и делал это в ненавистной мне чекистской форме исключительно изкамуфляжных соображений. Я воображал, как вхожу в кабинет одного из отцовкрасного террора, Зиновьева например, и говорю ему: Зиновьев! Вы – говно!..

– То есть как это говно, товарищ?

Он выпучивает на меня зенки, а я врезаю ему в лобешникщелчок, говорю: я тебе, падаль, не товарищ, потом другой щелчок, третий… и наследующий день стою такой же серый, неприметный и запуганный до смерти, какостальные совдеповцы, у газетного киоска, покупаю «Правду» и читаю сообщение оскоропостижной смерти от тройного кровоизлияния в мозг, повредившего черепнуюкоробку верного большевика-ленинца, дорогого товарища утописта Зиновьева…упавшего на письменный стол… до последней минуты… в наших сердцах… трепещутвраги мировой коммуны…и, как один, умрем в борьбе за это…

Сашка Гринберг иногда спрашивал у меня, почему я не дрочу.Может, у меня вообще пока не стоит? Или вся малофейка в силу кулака ушла? Онискренне пытался растолковать мне, что за неземная радость вдруг пронизываетего до мозга костей, растет, наполняет дрожью даже такие сравнительнобесчувственные части Сашкиного тела, как ногти на ногах, гланды, аппендикс,пупок, мочки ушей, ресницы и левую ноздрю, наполняет, и Сашка не можетостановить дрочку во время урока биографии Ленина, потому что, по мнению Сашки,в такие моменты живчики рвутся со скоростью света из чернеющей черни сашкиноготела навстречу новой жизни, думая, по глупости и неведению, что рвутся они,сотрясая Сашкино существо счастием, в лоно материнское, в лоно Лены, Любы,Насти, Рахили, Ириночки, Машеньки, Нины, Евдокии, Клавы, Гали, Ксюши, апопадают всего-навсего в кулак, на грязный пол, в промокашку, и умирают натупом и скучном уроке биографии самого величайшего изо всех прошедших по землелюдей, тоже умершего, но считающегося, чего Сашка вообще понять не в силах,живейшим из ныне живущих.

Я ничего Сашке не отвечал. Я еще не страдал от ущербности. Ябыл уверен, что причащенье к жажде мести как бы обязывает человека к безбрачию,деятельному одиночеству, к возвышению и полному отказу от удовольствий типаСашкиного…

Иногда князь, Пашка Вчерашкин, Сашка и я дискутировали ополовой проблеме. Князь уже успел к тому времени переспать с кузиной ипреданной их семье горничной. Он без капли похабства делился с нами своимивпечатлениями и проклинал себя за погубленную до первой тургеневской любвиневинность. Он провозглашал непримиримую ненависть к онанизму и шепотом уверялнас, что все революции – пустопорожняя дрочка, бесплодная, хотя и доставляющаяудовольствие бесплодным же прожектерам и авантюристам и губящая, главное.запасы жизни в человечестве. Не буду я дрочить. Нас, князей, и так малоосталось, говорил князь.

– Интересно, продаст кто-нибудь из нас остальных послетаких разговорчиков? – спросил однажды Сашка. – И кто это сделаетпервым? – Каждый из нас сказал: не я… не я… не я. Я вижу, гражданин Гуров,как разбирает вас от желания узнать, кто же именно оказался этой падлюкой?Разговоров-то мы вели множество и поопасней, чем тот, о дрочке… Распирает?.. Ая вам не скажу.