Санин - Михаил Арцыбашев Страница 34

Новиков опять промолчал. Он чувствовал, что еще минута – и рыдания, стеснявшиеся в груди, хлынут через край.

– Знаю я, что с тобой, плюнь! – сказал Санин.

Новиков взглянул на него жалкими глазами, губы у него задрожали, и, махнув рукой, он ушел, не попрощавшись. В нем ныло чувство тягостного бессилия, как у человека, не поднявшего тяжести, и, чтобы успокоить себя, Новиков подумал: «Ну, что ж… Что доказал бы я, побив морду этому мерзавцу? Вышла бы только мерзкая драка… Да и не стоило рук марать!»

Но чувство неудовлетворенной ревности и противного бессилия но проходило, и в глубокой тоске Новиков пришел домой, лег лицом в подушку и так пролежал почти весь день, мучась тем, что ничего другого сделать не может…

– Хотите в макао? – спрашивал Малиновский.

– Вали! – согласился Иванов.

Денщик расставил ломберный столик, и зеленое сукно весело засмеялось в глаза. Сосредоточенное оживление охватило всех, и Малиновский, твердо стукая короткими волосатыми пальцами, стал метать. Пестрые карты ловко, правильными кругами разлетались по зеленому столику, серебряные рубли с звенящим стуком раскатывались с табло на табло и, как жадные пауки, заходили во все стороны пальцы, подбирающие деньги. Слышались только короткие слова и однообразные восклицания как бы заученной досады и удовольствия. Зарудину не повезло. Он упрямо ставил на круг по пятнадцати рублей, и каждый раз били комплект. На его красивом лице выступили зловещие пятна беспредметного раздражения. В течение последнего месяца он проиграл уже семьсот рублей и теперь не хотел даже проверять своего проигрыша. Настроение его сообщилось и другим. Фон Дейц и Малиновский обменялись резкостями.

– Я ставил на крылья, – раздраженно, но сдержанно говорил фон Дейц, искренно удивляясь, что пьяный и грубый Малиновский смеет спорить с ним, умным и порядочным фон Дейцем.

– Что вы мне толкуете! – грубо крикнул Малиновский. – Кой черт!.. Когда я бью, говорят на крылья, а когда даю…

– То есть позвольте! – дурно выговаривая по-русски, как всегда, когда волновался, закипятился фон Дейц.

– Ничего не позволю… Возьмите обратно… Да нет, возьмите!..

– А я вам говорю! – тоненьким голосом закричал фон Дейц.

– Господа! Это черт знает что такое! – вдруг вспыхнул Зарудин, швыряя карты.

Но он сейчас же испугался и своего резкого крика, и пьяных растерзанных людей, и карт, и бутылок – всей обстановки грубого армейского кутежа, потому что в дверях увидел новое лицо.

Высокий, тонкий господин, в просторном белом костюме и очень высоких тугих воротничках, с удивлением остановился на пороге, глазами отыскивая Зарудина.

– Ах, Павел Львович!.. Какими судьбами! – весь красный, воскликнул Зарудин, поспешно вставая навстречу.

Господин нерешительно вступил в комнату, и прежде всего все невольно заметили его совершенно белые ботинки, шагнувшие в болото пивных луж, пробок и растоптанных окурков. И весь он был такой белый, чистенький и надушенный, что среди облаков табачного дыма и пьяных красных людей походил бы на лилию в болоте, если бы не был так беспомощно тонок издерганно ловок и если бы у него не было маленького, с дурными зубками и тонкими усиками лица.

– Откуда вы?.. Давно из Питера? – с излишней суетливостью и пугливо соображая, ничего ли, что он сказал «Питер», говорил Зарудин, крепко пожимая его руку.

– Вчера только приехал, – ответил наконец белый господин, и голос у него был самоуверенный, но жидкий, как придушенный потуший крик.

– Мои сослуживцы, – представлял Зарудин: – Фон Дейц, Малиновский, Танаров, Санин, Иванов… Господа, Павел Львович Волошин.

Волошин слегка кланялся.

– Будем знать, – к ужасу Зарудина, ответил пьяный Иванов.

– Сюда, Павел Львович… Хотите вина, или, может быть, пива? Волошин осторожно уселся в кресло и томно забелел на его клеенчатой грубой обивке.

– Я на одну секунду… не беспокойтесь! – с брезгливым холодком ответил он, оглядывая компанию.

– Нет, как же можно… Я велю подать белого… Вы, кажется, любите…

Зарудин выскочил в переднюю.

«Надо же было этой сволочи именно сегодня притесаться! – с досадой подумал он, приказывая денщику сходить за вином. – Этот Волошин всем знакомым в Питере такого наговорит, что в порядочный дом не пустят потом!»

Между тем Волошин, не скрываясь, точно он чувствовал себя слишком неизмеримо выше всех, продолжал рассматривать компанию. Взгляд его стеклянно-острых глазок был откровенно любопытен, как будто ему показывали каких-то странных зверьков. Рост, явная сила костистых плеч и костюм Санина привлекли его внимание.

«Интересный тип… сила, должно быть!» – с искренним расположением, которое все маленькие и слабые люди испытывают к большим и сильным, подумал он и хотел заговорить.

Но Санин, опершись грудью на подоконник, смотрел в сад.

Волошин поперхнулся начатым словом, и жидкий оборванный звук собственного голоса оскорбил его.

«Хулиганы какие-то!» – подумал он.

В это время вернулся Зарудин.

Он уселся рядом с Волошиным и стал расспрашивать его о Петербурге и заводе Волошина, чтобы дать понять окружающим, какой богатый и значительный человек этот гость. И на его красивом лице большого сильного животного отразилось выражение маленького странного самодовольства.

– Все по-прежнему, как видите, – небрежно говорил Волошин. – А вы как?..

– Что ж я!.. Прозябаю! – сказал Зарудин и грустно вздохнул. Волошин молчал и презрительно смотрел на потолок, по которому неслышно ходили зеленые отсветы сада.

– У нас тут одно развлечение всегда! – продолжал Зарудин, широким жестом ловко захватывая в одно и бутылки, и карты, и своих гостей.

– Да-а… – неопределенно протянул Волошин, и в его тоне Зарудину послышалось: «Сам-то ты что!»

– Ну, однако, мне пора… Я остановился здесь в гостинице на бульваре. Мы, конечно, еще увидимся? – заговорил Волошин, меняя тон и вставая.

Как раз в эту минуту вошел денщик, вяло установился во фронт и сказал:

– Вашброд, барышня пришли…

– Что? – вздрогнув, переспросил Зарудин.

– Так точно.

– Ах, да… я знаю… – быстро и неловко бегая глазами, заговорил Зарудин, чувствуя, как мгновенное предчувствие чего-то дурного кольнуло его в сердце.

«Неужели Лидка?» – с изумлением подумал он.

Глаза Волошина вспыхнули жадным и любопытным огоньком, и его тщедушное тело все задвигалось под белым просторным костюмом.

– Да… Ну до свиданья! – осклабляя рот, выразительно заговорил он. – А вы все тот же!..

Зарудин криво и самодовольно и озабоченно улыбнулся. Провожаемый Зарудиным, Волошин быстро вышел вон, мелькая белыми ботинками и острым оком выглядывая вокруг. Зарудин вернулся.